Учебник рисования. Том 2. Максим Кантор

и говорил:

      – Никогда, никогда у тебя не было такого. Ну скажи мне, прошу тебя, скажи мне. Никогда, правда же?

      – Никогда не было, ничего и никогда, – шептала девушка, – до тебя вообще ничего не было, пойми это, ты должен это понять.

      – Как могла ты, прекрасная, отдавать себя другим мужчинам? – кричал ей Павел. – Неужели, неужели для тебя это ничего не стоит?

      – Но я и не отдавала себя, – возражала девушка.

      – Как же не отдавала, если и тот, и этот, и еще кто-то – все лежали в постели с тобой?

      – Ты говоришь со мной как со шлюхой, – отвечала девушка, и слезы стояли в ее глазах.

      А ты и есть шлюха, хотел крикнуть ей в ответ Павел, но вместо этого говорил: я люблю тебя.

      – Прости, что спрашиваю. Но я хочу, должен знать. Пойми, это не ревность: ревнуют к равному и понятному. Ревнуют к сопернику. Я мог бы ревновать к Маркину – но я не ревную. То чувство, которое я испытываю, ревностью не является. Я просто не могу привести в соответствие твой образ и твою жизнь. И я хочу знать, как было, – для того только, чтобы суметь увидеть тебя.

      – Было так, как тебе всего больнее, – отвечала девушка. – Но я уходила от них прочь, они не значили для меня ничего.

      – А зачем же ты приходила к ним? – кричал Павел.

      – Но разве непонятно, что мне тоже хотелось счастья, как и твоей Лизе. И мне, и Лизе – нам одинаково хотелось, чтобы нас обнимали. Просто твоей Лизе повезло, а мне нет.

      – Разве так ищут счастье, – кричал ей Павел, – разве счастье ищут по чужим постелям?

      – Ты не понимаешь, – отвечала она. – И не можешь понять, как чувствует человек, лишенный смысла и любви. Тебя не было – и кого я могла любить? Все остальные серые и одинаковые. Я думала, встречу кого-нибудь. И надеялась: вдруг получится?

      – Нет, – кричал Павел, – ты обманываешь меня, ты лжешь. Раз – только единый раз! – прикоснувшись к чужому телу, узнав, какая это грязь – отдаваться нелюбимому человеку, следовало навсегда отказаться от этого!

      И стриженая девушка плакала и говорила сквозь слезы:

      – Какое имеешь право ты так говорить со мной? Ты мне любовник, а не муж. Наши отношения порочны – как можешь ты говорить от лица добродетели? Ты приходишь ко мне от другой женщины. Ты завтракаешь с ней, ты носишь рубашки, которые она гладит, ты ложишься на ее простыни. А потом ты приходишь ко мне и кричишь, что я шлюха. Шлюха! Шлюха! Вы с Лизой порядочные люди. У вас семья! Не стою вас, добродетельных! Шлюха!

      И девушка плакала и била себя по щекам. И Павел стонал от бессилия, обхватив голову руками, и шептал:

      – Прости меня, прости. Ты права. Да, виноват я сам. Но только скажи, умоляю, скажи, что до меня ничего не было. Я знаю, что это неправда, я знаю, что их было много, но умоляю, скажи, что не было, а я поверю.

      И девушка истово и страстно говорила:

      – Пойми наконец, что это действительно так! Действительно ничего – слышишь, совсем ничего! – не было. Ты один, ты только один, всегда было так.

      И Павел засыпал, обнимая ее гладкое тело, а