Иммигрантские Сказки. Ната Потемкина

«социалки». Но дело в том, что она – писатель. И как настоящий – по гамбургскому счету – писатель поступила по-другому, переплавив бесчисленные наблюдения в литературу, с именно оной свойственным охватом, масштабированием и выходом за пределы остро задевающей обыденной повестки в пространство «больших величин», вечных понятий и выборов.

      Герои «Иммигрантских сказок» продолжают давнюю традицию русской литературы – внимание к «маленькому человеку», за что-то бесконечно обреченному судьбой на безнадежность и отчаяние. Описывая таких героев, легко впасть в искушение: занять позицию ученого-естествоиспытателя, бесстрастно наблюдающего сверху за бестолковым метанием подопытных мышат по лабиринту без выхода и их реакцией на включение света или брошенную крошку, и спокойно ставящего поведенческие эксперименты, создавая невыносимые для физического и морального выживания условия. Ната не делает так.

      Ей дана поразительная авторская интонация – отстраненная, но не безразличная, сдержанная, но не холодная. Когда-то это блестяще сформулировал один киногерой: «Я не играю – я счет веду». И здесь, спасибо рисунку на обложке и сюжету открывающей сборник сказки, на ум приходит ворон. Как мифологема. Как олицетворение древнего, беспристрастного и мудрого наблюдателя, видевшего слишком много. От Ворона Эдгара По, возвещавшего свое «Невермор», – до Ворона из «Снежной королевы», которого в данном случае вспоминать, вероятно, уместнее, потому что он был все-таки «за наших». Так вот, автор «Иммигранских сказок» – тоже «за наших»: он долго терпит, не зажмуривается, видит и замечает все, сохраняя объективность… а потом все-таки вмешивается. Очень аккуратно, давая, так сказать, удочку, а не рыбу.

      Маленькие человеки Наты точно так же, как гоголевский Башмачкин, могли бы с безысходной тоской простонать «оставьте меня, за что вы меня обижаете?» – или устало констатировать, как лирический герой Вилли Токарева: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой». Но Ната, в реальной жизни давно не питающая никаких иллюзий, своим маленьким человекам милосердно дарит чудеса. Все они в какой-то момент доходят до предела страдания – физического, морального, духовного или бытового, но на самом краю каждому дают надежду на спасение, милосердное «вдруг». Пусть даже они – «рабы» и «немы», им все же посылают однажды поддержку и помощь. Иногда – магическую, а иногда – и это отдельно важно – оказанную такими же маленькими человеками, просто потому что те могут или хотят ее оказать. Эти чудеса – то, во что они уже совсем утратили веру: любовь, справедливость, дружба, отмщение и даже избавляющий от невыносимости побег, если жизнь загнала в угол. И если сами себе они кажутся оставленными, на самом деле это не так: Ната с ними в болезни и здравии, в горе и радости. В яму, на дне которой они, сброшенные обстоятельствами или ближними, копошатся, автор спускает веревку. А дальше – дело за героем: поднять ли голову и увидеть, что есть за что ухватиться, вскарабкаться ли. Но пусть не смеют говорить – ни они, ни читатели, – что бог не посылал им грузовик, лодку, вертолет, ну и лотерейный билет, до кучи.

      Здесь нет чудовищ или злых колдуний – с этой ролью отлично справляется реальность, ее функцию в штатном режиме выполняют законы, организации и обычные люди-подлецы. Нью-Йорк «Иммигрантских сказок» вообще очень реален и реалистичен, огромный, равнодушный, противоречивый, прекрасный и ужасный, описанный Натой в прозе с визуальной силой кино. Нью-Йорк, звучащий иммигрантским волапюком, легко и естественно миксующим слова из разных языков.

      Это Нью-Йорк новых поселенцев. Не эмигрантов – они не ностальгируют, не вспоминают о родине, их прежняя жизнь отсечена. Иммигрантов. Немного похоже на выбор религии. Точнее – на крещение. Одно дело, когда тебя крестили маленьким. Другое – когда ты осознанно и сознательно делаешь выбор во взрослом возрасте. И когда волшебства и манны небесной не ждешь, а просто делаешь что должно, и будь что будет. И – раз уж мы об этом – всякий раз Натиным героям, словно мало им обыденной ежедневной борьбы за существование, приходится иметь дело еще и со стихией. С ураганом, наводнением или просто нескончаемым дождем, словно Всемирный Потоп так и норовит окончательно смести их, как жалкие щепочки, с лица земли, потому что не выдержали проверки на прочность и вообще «не приг-г-годил-лись». Но, в точном соответствии с рецептом спасения – «каждой твари по паре», – рядом оказывается кто-то, бросающий спасательный круг.

      «Иммигрантские сказки» не наследуют ничего и никому. Вы не найдете здесь никаких оммажей или невольных подражаний – ни Довлатову, ни Вайлю с Генисом, ни Лимонову, ни Ефимову, ни Тоссу. «Иммигрантские сказки» – сами по себе. Это – редкостно цельная вещь. Каждая сказка – отдельный текст, написанный в своем стиле. Но вместе они – единая история, в которой, между прочим, очень важна последовательность элементов, и которой свойствен идеальный темпоритм. Иммигрантский мир в разных ипостасях и областях, очень современный, не карикатурный, лишенный всякой «местечковости». Два взгляда на него – изнутри и снаружи, на пересечении которых рождается уникальный портрет города и общества. Репортажная точность – и притчевое обобщение. И какая-то очень вдохновляющая – в гуманистическом смысле – идея и интенция, при беспощадности фиксации реалий: отсутствие всякой патетики и сентиментальности