Тайна. Эрнесто Киньонес

восемнадцать. Семнадцать с половиной…

      – Большой человек, ну-ну. – Мама глубоко вздохнула.

      – Леонор. – Отец на минуту отложил газету. – Ты водила его в церковь. Рассказывала ему, как человек, всего один человек, разрушил совершенный замысел Господа. Так уверуй в Хулио и его атом-революционер.

      – Ну entonces[14]. – Мать скрестила руки на груди. – Ты веришь в революционный атом Хулио?

      – Нет. Как и в то, что ты произошла из моего ребра.

      – Это другое, – огрызнулась мать. – Адам и Ева существовали на самом деле! La Biblia es verdad[15]. А Хулио говорит как сумасшедший. Такие вещи говорят сумасшедшие.

      – Он влюбился, – сказал папа, и я смутился. – Вот и все. Мой сын влюбился.

      – Ничего я не влюбился, – соврал я. – Мне не нравится Таина. Мне нравятся девочки постарше. – Я словно пытался убедить самого себя.

      – Нет, señorito[16]. Влюбился не влюбился – ты лучше оставь этих женщин в покое. Я знала мать Таины, esa Inelda está loca. ¿Me oyes?[17]

      – Да, мам, да, знаю, слышал, она была певицей и сошла с ума, ты мне рассказывала. А до того как она сошла с ума, вы дружили, я знаю. И я не влюбился.

      – Не влюбился, значит? – Мать наставила палец на еду у меня на тарелке.

      Отец повернул голову; моя тарелка оставалась полной.

      – Ты весь в мать, – сказал папа. – Не просто латинос, а еще и пуэрториканец. – Папа взял со стола газету. Полистал «Эль Восеро» и рассмеялся. – Послушайте только. Вы, пуэрториканцы, верите в чупакабру, в то, что в Эль-Юнке[18] высадились пришельцы, в espiritismo…[19]

      – Oh sí, pero ¿quién lee eso?[20] Тебе-то должно нравиться. – Мать вырвала газету у него из рук, скатала в трубку и этой трубкой стукнула папу по голове.

      Папа рассмеялся, глядя на скатанную трубкой газету.

      – Лихо ты распорядилась газетой, тебе бы профсоюзными митингами руководить.

      Мать, нежно улыбнувшись, сделала вид, что сейчас снова его треснет.

      – Ну а у меня на родине, – отец взглянул на меня, – тебе пришлось бы выбирать, на чьей ты стороне, и придерживаться этого выбора. – Отец говорил о своей проведенной в Эквадоре коммунистической юности, но его слова я мог расслышать только сквозь собственные переживания. Я выбрал верить Таине. Я не мог отступиться, какие бы аргументы ни предъявлял мне здравый смысл. Есть вещи, которые невозможно понять сразу. И мне оставалось лишь держать оборону, пока кто-нибудь или что-нибудь не придет и не поможет мне донести до остальных, что произошло с Таиной.

      – Ну ладно, basta, – сказала мать отцу. – Tú me vas a dar un patatú[21]. А ты… – Она воздела указательный палец, как Господь, и полезла в кухонный шкафчик за «Виндексом», – …ты лучше не устраивай мне неприятностей со старейшинами. Прекращай ходить на второй этаж и шпионить за женщинами и чокнутым стариком.

      – Какой еще старик? Я ничего не знаю про Вехиганте. Просто считаю, что Таина говорит правду.

      – Не говорит она правду, не нравится мне эта Таина. – Мама дважды пшикнула «Виндексом» на стеклянную

14

Хорошо (исп.).

15

В Библии все правда (исп.).

16

Молодой человек (исп.).

17

Эта Инельда сумасшедшая. Слышишь? (исп.)

18

Гора и заповедник в Пуэрто-Рико.

19

Спиритизм (исп.).

20

Да, и кто это все читает? (исп.)

21

Хватит… Ты меня до приступа доведешь (исп.).