Все жизни в свитке бытия. Людмила Салагаева

Изредка стоят как суслики невысокие камни. Туда ты и можешь сходить по нужде. Остальные, как только ты взял определённое направление, деликатно отвернутся и до твоего возвращения будут заняты неторопливым разговором.

      Прогуливаясь рядом с машиной, я заметила под ногами жёлтый кружок с дырочкой посередине. Переводчица Соелджин сказала, что это часть украшения одежды, вроде пуговицы и добавила:

      – Здешняя земля нашпигована мелочами прежних человеческих существований. Мы стоим на Великом Шелковом пути. Он до сих пор подобен бесконечно движущейся ленте транспортера.

      Путь после привала стал вдвойне интересен. Теперь не только дальние горы с еле различимыми знаками монастырей привлекали меня. И не только грифы, рассевшиеся на небольших возвышениях, точно самодержцы, сторожащие неведомые сокровища.

      Лисы, нередко бегущие рядом с машиной, и не обращающие на неё никакого внимания, тоже стали привычным явлением. Даже идущие вдоль ручья, похожие на драгоценности, утки-мандаринки с безупречно проработанным ярким рисунком оперения, перестали вызывать междометия восторга.

      Воображение полностью заместило действительность. Картина движущегося торгового каравана, неизвестно из какого времени, предстала во всех деталях. Я была в самом центре на одном из верблюдов, бережно несущим меня в мягком седле.

      Живая цепочка на всю длину была видна определённо сверху. Еле заметно среди бурой травы змеился путь. Дальние, едва прорисованные горы, приблизились, словно их сдвинули. Дорога проснулась, вздрогнули неровности на ней, и, потянувшись, она ровным гулом приветствовала вступившую на неё гигантскую сороконожку.

      Караван оставлял на пути следования запахи, звуки фыркающих животных, крики погонщиков, степенные разговоры занятых расчетами торговцев, резкие вскрики ссорящихся женщин, их нежный утренний запах. Последний дым погасшего костра все еще стлался над утрамбованной колеей. Поварихи прилаживали к дорожным сумам начищенные котлы, которые только что накормили всю эту ораву.

      А дорога между тем старательно вбирала в себя метки жизни сегодняшних путников. В многочисленные трещинки, под камешки, укрывая слоем пыли, она впечатывала оторвавшиеся пуговички расстёгнутого на ночь платья, ленточку из косы, монетку, нечаянно ускользнувшую из кошелька, оберегающий амулет, накануне небрежно закреплённый, износившийся каблук, зеркальце, записочку с любовным словом. Да мало ли что странствующие торговцы, воины, скотоводы могли по рассеянности упустить из усталых, неловких рук и подарить земле. Она бережно прячет артефакты в своё бездонное чрево. Для них настанет свой час! Запахи, звуки, вздохи, всхрапы, смехи и вскрики сонных людей и животных, как и бодрствующих, тоже застыли вдоль дороги, впитались в самый её прах и спят до поры до времени, пока праздный любопытный человек вроде меня не потревожит покой не заинтересуется, не уловит, не поймает, например, тихий смех влюблённой парочки.

      И тогда бытие само радо угодить внимательному.