Темень. Михаил Максимович Шашков

шинист давно уже делал это механически, ведь работает он на паровозе уже пятнадцать лет и на этой дороге бывал не раз. По другую сторону от котла стоял помощник машиниста. Он кормил котёл углём, который ему из тендера подавал кочегар. Жар дыхания машины зависел от того, как машину кормит помощник. Откроет помощник пасть паровоза, закинет со свистом лопатой уголь, а котёл и рад его всосать. Каждомоментно в будке появлялся, а затем исчезал кочегар. Когда он передавал лопату с углём помощнику, он получал вторую лопату, пустую, и шёл с ней в тендер за углём. И каждый раз, заходя в будку, он посматривал за четвёртым человеком, которого здесь быть не должно, который не работает с кочегаром и его коллегами, который и не человек вовсе.

      В стороне от входа, в самом углу будки сидела женщина. У стенки сбоку от неё лежали две большущие плотно утрамбованные сумки, чья ткань уже изрядно потёрлась и потеряла цвет. Женщина сидела на примятой шинели. Красная рубашка была расстёгнута до груди, что тяжело поднималась из-за жара. На её белой коже проступали ручейки пота. На груди лежали сплетённые руки, цепко впившиеся грубыми белыми пальцами в рукава. Женщина спала, её упавшая голова была наклонена к плечу, отчего кочегар мог видеть её нервно сжатую выдающуюся хищную челюсть. Женщина недвижима, словно кукла-марионетка, чьи нити натянули и связали друг с другом.

      Машинист вернулся в будку и громко захлопнул окно. Женщину выбросило из беспокойного полудрёма.

      – Дальше участок ровный, можно бахнуть чаю. Ром, будешь? – обратился машинист к помощнику. Рома кивнул. – Лёх, ты чай будешь?!

      – Да! – крикнул кочегар из тендера.

      – Тогда закидывайте лопатку, и иди сюда. Марусь, ты чай будешь? – обратился машинист к женщине.

      Мария протёрла глаза. В блеклом свете керосиновых ламп блеснули глаза цвета чёрной вишни.

      – Мы уже приехали? – её ещё сонный язык заплетался.

      – Нет, ещё немного осталось.

      – Когда приедем, тогда и подумаю о чае.

      – Эх, ты, там некогда будет уже. Выпей чаю. Жарче всё равно уже не будет, а от чаю хоть немного легче да становится.

      Мария ничего не ответила. Она закрыла глаза и отбросила голову назад.

      – Неужто так много платят, чтобы гнать в такую глушь? – машинист отпил чаю. – Может, тоже охотником заделаться.

      – Нет, не особо. Просто хорошей работы нет, а безделье дорого стоит.

      – Хех, как и у всех, – машинист выглянул в окно. Дорога ещё ровная. После он тут же занырнул обратно в будку, стряхнул снег с головы и поспешно отпил ещё чаю, – по чью хоть душу едешь, охотник? По людскую или чью другую?

      Уголки тёмных губ изломались в улыбке. Женщина смахнула с лица чёрные волнистые волосы, едва достающие до плеч. Она положила голову на руку, указательный палец лёг поперёк шрама, что шёл вниз от правого глаза.

      – Тебе правда интересен ответ, машинист? – машинист ничего не ответил. – В контракте говорилось о людях. Воровская шайка. Слишком плёвое дело для кого-то серьёзного, но, видимо, сложное для простых полицейских. Не совсем тогда ясно, зачем полицейские вообще получают зарплату, – улыбка стёрлась с лица охотника, – хотя не имеет значения, что писано. Слова никогда не имеют значения.

      – Это верно. Особенно когда эти слова – слова начальника.

      Мария улыбнулась.

      – И это верно.

      Гудок прорвал вой ветров – паровоз прибыл. Мария застегнула верхние пуговицы рубашки, надела шинель, взяла две тяжёлые сумки и вышла из будки. Девушка не стала спускаться по крутой лесенке, а сразу спрыгнула на платформу. Холодный ветер обдул измождённое жарой тело, снег быстро облепил длинные ресницы. Мария вздохнула с облегчением.

      Сквозь пургу проглядывали большие чёрные очертания зданий. Сейчас Мария недалеко от железорудных складов, где грузят товарники. На платформе охотника ждал человек. Этот человек был личным кучером секретаря шахты, высокий и худощавый человек средних лет с лицом плотного строения. Он встретил Марию, представился, как полагается (правда, Мария не посчитала важным запоминать его имя). Кучер помог Марии погрузить вещи в возок.

      Во тьме вечерней возок шёл по неосвещённой дороге неспешно, проходил мимо глазастых бревенчатых домов из прошлого века и новых – с уже потрескавшейся штукатуркой. На одном штукатуренном доме глаз на долю секунды зацепился за тусклую надпись «ЛОМБАРД». Несколько раз возок проезжал мимо домов с пустыми глазницами и распахнутыми дверьми.

      В возке не продувает, холодному воздуху нет сюда ходу, но в возке и не жарко, как в паровозе. Тут тепло. Так тепло, что Мария всю поездку клевала носом. После бессонной поездки на паровозе девушке хотелось только ехать, ехать и никогда не приехать.

      Возок остановился перед большим и высоким двухэтажным домом на окраине города, недалеко от леса. Мария вяло не без усилия оторвала голову от спинки сидения. Кучер провёл девушку в дом. Пройдя широкие сени, Мария оказалась в коридоре, что вёл в разные комнаты, коридор не был сильно стеснён стенами, а уж потолком тем более. Настенные лампы накаливания наполняли коридор тёплым