Хмурый город. Ненастье для Насти. Ирина Валерьевна Дынина

было, но мелкая морось, холодная и противная, называемая Настей коротко и ёмко «мразь», настроения не улучшила.

      Покидать тёплую постель, одеваться и тащиться на машине неизвестно куда, не то, что не хотелось – одна мысль о подобном подвиге, вызывала у Насти ноющую зубную боль.

      Но, девушка обещала, ведомость взяла, да и карточку на бензин ей выдали.

      Некоторое время она ещё лениво валялась в постели, размышляя о том, что её маленькая машинка, всё-таки, не "Уазик" и по бездорожью – а, какие еще могут быть дороги, ведущие к деревне с говорящим названием «Гадюкино», может и не пройти, бесславно утонув в жирной грязи. Середина октября, как-никак. Золотая осень, воспетая поэтами и славная холодным, континентальным восточным ветром, дождями и слякотью.

      Оптимизма подобные мысли ей не прибавили, но с подушкой расстаться, всё же, пришлось, как и с медведем, и с тёплым одеялом.

      В квартирке чувствовалась промозглая сырость – солнышко, в отличие от Насти, просыпаться не спешило, серый сумрак бодро пытался разогнать электрический свет, а о центральном отоплении оставалось только мечтать.

      – Два дня до мечты, – потянувшись, Настя проворно шмыгнула в ванную комнату, включив воду и сделав её горячее обычного. – и затопят. Буду разгуливать по квартире в трусах и галстуке.

      Затем, она привычно упаковала собственное тело в джинсы и свитер крупной вязки, впихнула в себя кофе и пару шоколадных конфет и решила, что покорять мир, она, конечно же, не вполне готова, но путешествие в Гадюкино, определённо может состояться.

      В дорожную сумку, гордо именуемую «Походной», отправились термос с чаем, плед и лёгкий перекус, в другой, пластиковой, уже дожидался, хорошо упакованный, подарочный набор для Мохнорылкиной Степаниды Савишны.

      Так получилось, что двери квартиры Настя закрывала при помощи носа, подбородка и непечатных выражений, произносимых тихо и невнятно, по причине слегка приоткрытой двери в квартире справа.

      – Пенсионеры, – пожала плечами Настя, спускаясь по лестнице. – одинокие, скучающие старики, к которым редко приезжают дети, ещё реже – внуки. Никаких радостей, кроме пенсии, телевизора и сплетней. Перемыть кости соседям, особенно молодёжи, особенно тем, кто выделяется из серой массы, дело обязательное и регулярное, как секс у женатиков.

      Настя имела наглость выделяться – жила одна, ездила на машине, пусть и крохотной, ни с кем особо не дружила и с бабками-соседками здоровалась вежливо.

      Но её, всё равно, зачислили в проститутки, наркоманки и в члены какой-то тоталитарной секты. Настя не спорила – себе дороже, испортишь не только настроение, но и аппетит. Бабушек, всё равно не переубедишь, а нервы истреплешь.

      Вот и сейчас – навстречу, по лестнице, неторопливо поднимался тот самый пенсионер Махорский, ставший невольным свидетелем некрасивой сцены у дверей Люськиной квартиры.

      Пенсионер шествовал неторопливо, в руке у него болталась допотопная авоська, в авоське наблюдался пакет кефира и булка свежего хлеба.

      – Семь