Они среди нас. Елена Эшмун

быть предельно вежливым, но чувство отторжения к ней обострялось с каждым днем. Она не знала их традиций, не разделяла их религию, превратила сына в подобие женщины. Равноправие! Ну надо же. В Ливане тоже полно этого добра, но здесь это усугублялось еще и тем, что Валентина не ливанка.

      За столом Дахма с немой просьбой глядела на мужа, чтобы тот не грубил Валентине и не ухудшил тем самым едва возродившиеся отношения с сыном. Но Амир предпочитал не обращать внимания на жену.

      – Я рад, Омар, что ты решил остаться подольше с нами, – сказал как-то Амир во время обеда. – Мы не виделись семь лет и заслуживаем больше, чем какой-то месяц твоего присутствия. И присутствия нашего внука.

      – Да, отец, ты прав.

      Омар продолжил есть, избегая смотреть на Валентину.

      – А я-то как рада, сын мой! – сказала Дахма. – Здесь же твой дом, столько воспоминаний. И погода замечательная. В России, я слышала, суровые зимы.

      – Россия тебе не подходит, – отрезал Амир, обращаясь к сыну, но глядя на Валентину. – Ты не такой, как эти русские. И я не хочу, чтобы мой внук стал таким же, как они.

      – Брахим наполовину русский, отец, – напомнил ему Омар.

      Амир метнул на Омара гневный взгляд, угрожающе сжал кулаки, но затем выдохнул и медленно разжал их.

      – Ну, у него есть и другая, лучшая половина, – сказал он. – Ливанская. И здесь, надо полагать, мальчик наконец-то прочувствует всю силу своих корней, – Амир улыбнулся внуку. Брахим робко улыбнулся ему в ответ, хотя ни слова не понял.

      Омар промолчал. А Валентина тревожно поглядывала то на мужа, то на его родителей. Она досадовала на себя, что не удосужилась выучить арабский и теперь почти ничего не понимает. Но Валя точно уловила слово «Русия», а также заметила, с каким видом произносил отец Омара название ее родной страны.

      После обеда Валентина помогла Дахме и Сабике на кухне, а затем поспешила скрыться в комнате с дневником.

      «Прошел почти месяц, и теперь, похоже, я могу доверить свои мысли только тебе, дорогой дневник.

      Когда мы только приехали, я была уверена, что больше всех меня невзлюбила мать Омара, но теперь я вижу, что Дахма стала мягче ко мне. Иногда она смотрит на меня с таким… сожалением, что ли. Меня это смущает, под ее взглядом я чувствую себя хуже, мне становится неловко. Как будто хочется заявить ей: «Меня не надо жалеть! Моя жизнь прекрасна! Я люблю и любима!». Но с каждой неделей, проведенной здесь, я начинаю сомневаться – а правда ли все так идеально, как мне казалось?..

      За столом Дахма нарочно не смотрит в мою сторону. Я заметила, что она меняется, когда рядом Амир. Становится его частью, дополнением, перестает быть самостоятельной личностью.

      Почти каждый раз, когда мы все собираемся вместе, Амир старается внушить Омару, что нам лучше остаться здесь, в Ливане. Не знаю, что именно он имеет в виду под «остаться». Еще месяц? Год? Навсегда? Думаю, если бы я знала язык, то смогла бы показать себя с лучшей стороны и убедить Амира и Дахму, что нам необходимо уехать, но мы не забудем про них и станем навещать