Моника. Мария Эрдман

в меня своими солеными от слез губами. Он совершенно обезумел и овладел мной здесь же, на полу, крича проклятия и говоря, что я ведьма. Он был напряжен, его страсть кипела в нем и он не мог остановиться.

      Феликс держал мои руки в своих, он безумствовал, владея мной и наслаждался тем, что я получаю такое же удовольствие от его ласк. Когда все закончилось, мы лежали на холодном полу и улыбались.

      – Моника, ты сводишь меня с ума – прошептал Феликс и поцеловал меня в изгиб бедра.

      Я смотрела на этого поверженного зверя и не понимала что чувствую. Раньше, в детстве, я очень любила его, даже боготворила. А сейчас, когда он лежал передо мной такой обнаженный и естественный в своей мужской природе, мне стало не по себе. Он хотел приручить меня, сделать своей, лишить меня моей кошачьей свободы и независимости. Этого я ему не могла позволить и не позволила.

      – Мне пора, милый – произнесла я и стала одеваться.

      Феликс остался лежать на этом полу с огромными черными дырами вместо глаз, но не произнес ни слова, потому что и так все понял. После этой встречи мы не виделись два года. Он не искал меня и я начала постепенно его забывать. Странная вещь, женская память. Она помнит только те жизненные факты, где чувство неразрывно связано со временем, даже пропитано им. Нам не интересны спокойные и размеренные будни, мы стираем их также быстро, как они пролетают мимо нас, со скоростью света и нашего равнодушия к ним. Драмы, скандалы, разрывы отношений, боль утраты и крики счастья, когда ты с ним постели – вот что мы помним и не забудем никогда. Феликс стал просто очередным воспоминанием, бесплотной дымкой в этом хаосе жизни и мне казалось, что я совершенно равнодушна к нему.

      – Ты не устал слушать о моих любовных трагедиях, Адриан? – спросила меня Моника и рассмеялась.

      Я был совершенно измучен ее рассказом, во мне смешались злость, боль и ревность к этому черноглазому брюнету, которого так любила моя женщина, и я старался подбирать слова очень тщательно, чтобы не обидеть ее:

      – Я понимаю, почему ты так поступила. Для тебя свобода это сама жизнь, ты не можешь дышать, когда понимаешь, что привязана к одному человеку или месту на карте. Для тебя любая неизвестность намного значительнее тех душных объятий, которые мог тебе предоставить Феликс. Зачем тебе верность одного человека, если ты можешь подчинить себе весь мир? Я прав, Моника?

      – Да, ты прав. Я не люблю такую слепую преданность, потому что мне она известна, и я чуть не погибла от нее. Поэтому я никому не отдам свое сердце – она шепотом, чуть слышно, сказала последние слова и замолчала.

      – А что было дальше? – спросил я, и развалившись в кожаном кресле затянулся сигаретой.

      Думаю, что я разбила ему сердце. Он привык уходить первый и мне этого не простил. Я знала, что он связался с какой – то немолодой, обеспеченной женщиной и жил с ней, пока ему не надоело. Он стал дорого одеваться, бросил курить