Записки из ниоткуда. Федор Самарин

Если повернется так, что прикажут, что неправильно, сидеть будешь у нас. Там хорошо. Цени. На библиотеку поставим».

      С тем и растворились.

      В тот самый момент Павел Аркадьевич напрочь лишился даже намека на малейшее неуважение к власти.

      Будучи человеком, взращенным папой-фрезеровщиком, сыном легендарного председателя колхозной партийной ячейки, и мамой-крановщицей, власть он осязал как некий Ирий, из которого иной раз в мир спускаются всякие там лели, полели и радуницы, чтобы выбрать из лучших достойнейших и вознести в чертоги, где творит и мыслит острый коллективный разум. А принять себя за достойнейшего, при всем к себе скептическом уважении, Павел Аркадьевич отказывался. Он даже в армии не служил.

      Поэтому просто сплюнул на пальцы и загасил свечу. Неведение, сформулировал он быстро и гладко, суть единственное главное условие счастливой и благополучной жизни народа, и, соответственно, – поскольку плоть от плоти, – самого Павла Аркадьевича. Который, стало быть, обязан в неведении своем быть чистым, прозрачным, и течь себе как ручей, впадая туда, куда надо.

      И тут вдруг ему вопреки его воле открылось нечто, с чем теперь придется жить, хотя….»

      Очевидно, что «Михеев» старался придать некую существенную форму дальнейшим своим фантазиям, но, по всей вероятности, ему не хватало материала, наверное могущего подтвердить или опровергнуть точное время переворота в умах. А главное, точное время принятия решения о перевороте.

      2.

      Далее – нечто маловразумительное, фрагментарное, но вывод сделать, однако ж, вполне возможно:

      «… – Простите, можно у вас луку немножко?

      – Проходите.

      Распопов несколько смутился, потому что был в фартуке. Тамбовцев на коврике, руки на причинном месте, как у Суслова Михаила Андреевича. Под носом у него корка, глаза больные:

      – Рассопливился.

      Сначала лук, потом чаю, о том, о сем, о существенном: третьего дня мы больше не область, никому не ведомая, затерянная среди других таких же областей, а веяние. Как опера «Снегурочка». Как глаз на пирамиде с долларовой купюры. Как лунный свет Архипа Куинджи.

      – Флаг новый видели уже?

      – Нет еще.

      – Ну, как же! В новостях с утра… Полотнище, представьте на секундочку, с двумя хвостами. Как у монголов. А по центру голова.

      – Голова?

      – В шлеме. А шлем с кисточкой.

      – И все?

      – Нет, еще две сабли крест-накрест. И какой-то орнамент дикий вокруг всего. Флаг желтый, а орнамент красный. Говорят, уже конкурс объявлен по составлению гимна. Филаретов, говорят, тоже, знаете, подсуетился. Насчет стишков-то. И еще вчера венки возлагали на камни. Все руководство.

      – На какие камни?

      – Да что вы, ей-богу! Священные камни, их еще месяц назад на проспекте установили. Везли с Урала, откуда предки…

      – Чьи предки?

      – Ну,