Река, трава, чайник и некоторые коты. Кирилл Серебренитский

фотографиями доисторических каких-то турбин и дизелей. Классе в четвёртом, в благом пионерском порыве, я, тужась и хныча даже от тяжести, оттащил два чемодана с этими книгами в школу. В макулатуру.

      Семья наша была, что тогда называлось, интеллигентная. И одновременно, что тогда называлось, простая.

      Интеллигентная и простая.

      Это были не признаки социального статуса.

      А – самоопределение.

      Добровольно избранный образ жизни: интеллигентность и простота.

      И то и другое – свойства положительные.

      Простота, конечно, впереди. Интеллигентность – вослед.

      «Мы – простые люди», – это с гордостью произносили.

      На этом – настаивали.

      На том – стояли.

      Мои родители, – и всё их поколение, вся лучшая часть, хорошие честные люди, положили все силы и всю жизнь на то, чтобы найти требуемое Высшими Государственными Интересами равновесие: между интеллигентностью и простотой.

      Это было практически невозможно.

      Как только взбирался человек на призывно-ажурную, влекущую, но тоненькую и шаткую лесенку интеллигентности, звенел тревожный сигнал: стоп. Не слишком ли человек уже истончился? И оторвался?

      Человек нырял в объятия просторной, плотной, хлюпко затягивающей простоты.

      Но и это было – не то. Выла осаживающая сирена.

      Нет, никто не пугал никого. Ни интеллигента, ни простеца. Корректировали.

      Оба, простец и интеллигент, обязаны были продвигаться во все стороны сразу.

      И поторапливаясь. Побыстрее. Попрогрессивнее.

      Если оставляли силы в этой борьбе, люди или канули недвижно на тёмное дно простоты, или в неуклюжей позе застывали на качающемся пике интеллигентности.

      В глубинах ждала, обнимала и, как могла, утешала – водка.

      И на высоте – она же утишала неврозы и рассеивала экзистенциальный солипсизм.

      Мои родители обошлись без водки. Может, равновесие сумели найти. Кто знает.

      Но вот фамилия наша была для того времени довольно сложная, особенно на письме: Серебренитские.

      Через три «Е» и «ТС».

      Если произнести нашу фамилию чётко, – то молодцеватая, щегольская получается фамилия. И, пожалуй, если всмотреться – какой-то в ней вызов заключается. Какой-то вычурновато-приузоренный полупольский гонор.

      Эта сложность несколько мешала движениям в сторону простоты, а интеллигентность оттеняла слишком уж резко. Провокационно.

      Мне фамилия перешла от отца, как положено. А вот ему – от матери. То есть от моей бабушки. Это была её девичья фамилия. Отец моей бабушки Борис Ефремович Серебренитский – коллежский асессор, инженер путей сообщения. Уже, наверно, лет в семь я знал, что коллежский асессор – это вроде как майор, только штатский. И что тайный советник – это не тот, кто шепчет на ухо тайные советы, а вроде как генерал-лейтенант.

      Тайным советником был мой