Любовь опера. Денис Евгеньевич Рябцев

он дружил со своим ровесником – провинциальным журналистом Эдуардом Занозовым. У Эдика, помимо совсем неудачной фамилии, было главное достоинство – его точно не могла знать театральная мегера Бацхер. «А там, – размышлял далее Володя, потягивая напиток, – я помогу. Научу тонкостям».

      А вообще Занозов писал удачные материалы в газетах, постоянно появлялся на местных телеканалах. Володя вспомнил, что Эдик очень любил театр. Однажды он договорился с художественным руководителем драмы, и тот ввел журналиста в постановку «Капитанской дочки» Пушкина. Далеко не главную, конечно. Крестьянином в массовке. Но Занозов хорошо вжился в роль. На премьере режиссер рассказал об эксперименте. За руку вывел журналиста на авансцену. Ему рукоплескала публика. А потом Эдуард опубликовал свои наблюдения. Описал репетиции, ощущения. Тонко и удачно. У него были и другие тексты, получавшие общественный резонанс, но Володя знал об этом мало, потому что никогда не читал газет. А театральную историю знал в переложении самого Занозова.

      Вот такой жанр – журналист меняет профессию. Вовка тоже ее иногда менял. Но не для написания статей. А чтобы вернуть себя в реальность. Раз в полугодие или реже, понимая, что начинает хандрить, он брал много дешевой водки и шел к тете Любе, которая работала на площади трех вокзалов в общественном туалете. Они надирались с этой простой старухой до свинячьего визга. А утром Бузилов, находя себя в какой-нибудь кабинке, словно сбрасывал старую шкуру. Ему хотелось в театр, к работе, подальше из этих вонючих мест.

      Воспоминания разыгрывались все ярче. Он вспомнил, как Эдик привел его жить в свою квартиру на улице Аксакова – тесную и малогабаритную «двушку», когда услышал, что будущего вокалиста бьют и унижают в общаге. Семья журналиста состояла из младшего брата Эдуарда, мамы и часто пьющего отца.

      Вот были времена. Жил в чужой семье, на голове у неродных людей. В скромной среде, без шика и достатка. И был счастлив. Его уважали, подкармливали, иногда помогали деньгами, когда было совсем туго.

      Володя вспомнил, что у Занозовых стояло старое пианино «Пенза». Неудачное и не очень настроенное, потому что мальчишки, поначалу воодушевленные музыкой, быстро погорели на гаммах и побросали занятия музыкой.

      А Бузилов каждое утро исполнял на нем полонез Огинского. У него была убежденность. Если получалось без запинок – значит день будет складываться удачно.

      «Занозов, – продолжал думать главный администратор. – А ведь не такая плохая идея».

      Володя обладал очень ценным качеством – никогда не выбрасывать визитки и телефоны. Он раскопал на дальней полке в шкафу несколько старых блокнотов. И через время отыскал на пожелтевших страницах номер журналиста.

      Бузилов посмотрел на время в смартфоне. В Москве было одиннадцать сорок вечера. Там, стало быть – час сорок ночи. Поздновато, но надо все-равно звонить. Потому что утром – Панальдина. И надо знать сейчас, чтобы в случае отказа придумать кого-то еще.

      – Алле!