Федина любовь. Сергей и Дина Волсини

и его идеи скорее приблизят развод, чем отдалят. Федя совсем отчаялся. Не то чтобы он жить не мог без жены, но дома он стал чувствовать себя лишним. В былые времена его утешил бы новый роман или старые дружбы, но сейчас он чувствовал себя разбитым и ни в чьей компании не находил успокоения. Все разваливалось на глазах. Все казалось безнадежным. Он страдал. Бедный Федя! Если бы он только знал, что впереди его ждут еще большие несчастья.

      В доме у него были свои уши, и одна небезразличная душа нашептала ему, что, может, напрасно он так горюет и борется за семью, ведь третий ребенок – не от него. Федю как ледяной водой окатили. До такого он не додумался бы никогда, все-таки он верил в порядочность жены и, еще больше, в бдительность Магомеда Магомедовича. Он взорвался. Кинулся выяснять, что да как. Махал кулаками и требовал ответов. Собрался делать тест на отцовство, но не пришлось: Мадина сама ему призналась – она родила от Айсы. Приглядевшись как следует к дочери, Федя и сам вдруг углядел в ней чужие неприятные черты, которые пока не бросались в глаза (считалось, что девочка пошла в бабушку по линии матери), но со временем могли явственно обнажить его позор. На какое-то время Федя потерял равновесие, не представляя, что ему с этим делать. Он не привык решать проблемы, этим всегда занимался отец, но Магомед Магомедович находился в поездке и должен был вернуться не раньше будущей недели. У Феди голова пошла кругом. Его раздирала ревность. Все мысли крутились вокруг Айсы – он готов был пристрелить его. Тот, хотя и старался не попадаться на глаза, по-прежнему работал у них и все время торчал где-то неподалеку, и это еще больше выводило из себя. Зная, что Айса крепче него, он сразу подумал про пистолет и ночами, не в силах заснуть, прокручивал в голове сцену возмездия. Однако предпринять ничего не решался. Боялся, что убийство не сойдет ему с рук. Это бросило бы тень на отца, а тот не простит ему испорченной карьеры и не станет его защищать. Надо было придумать что-то поумнее. Находиться в доме было невмоготу, но и уезжать было страшно – стоило Феде выехать за ворота, как ему мерещилось, будто жена бегом бежит в объятия подлеца, и эти картинки крутились в голове так навязчиво и явно, что Федя разворачивал машину и летел домой убедиться, что все на своих местах. И дома начинал мучиться снова.

      Он злился на Мадину, видеть ее не мог. С тех пор он не обмолвился с ней ни словом и даже при домашних демонстративно игнорировал ее – такого с ними раньше не случалось. В доме царило напряжение. Все видели, что у хозяев нелады, а может, и догадывались, почему. Федя не знал этого наверняка. То ему казалось, что всему дому давным-давно все известно, и он чувствовал себя последним дураком, то готов был поверить в то, что этим двоим удалось обвести всех вокруг пальца и домочадцы живут как прежде, ни о чем не подозревая. У кого точно ничего не изменилось, так это у девчушки. Смешливая, жизнерадостная, она единственная озаряла дом своей веселой беготней, и ее невозможно было не любить. Федя за голову хватался. Она была ему по-своему