Бог в меня верит. Лиана Рафиковна Киракосян

в него оставшееся в руках горлышко и как начала бить ногами по всем частям его тела. Осознание пришло лишь тогда, когда ее везли в бобике и она почувствовала запах недавно побывавшего здесь бомжа. Только тогда она поняла, что произошло. Но ничего, кроме злости за испорченный вечер и сон, не почувствовала.

      В полицейском участке ее посадили в одну камеру с проституткой, очень толстым мужчиной, от которого пахло потом, и алкашом, спящим под лавкой в позе эмбриона. Девушка презрительным взглядом окинула всех присутствующих и забилась в угол, будто ограждая себя от этой грязи. Маша смотрела на то, как размеренно полицейский, сидящий за столом напротив клетки, записывает что-то в тетрадь. Ей хотелось спать, и твердая поверхность лавочки и решетки не помешала ей в этом. Девушка лишь слышала непрекращающееся чавканье девицы, сидящей напротив и тяжелое дыхание толстяка, когда погружалась в сон.

      Звон. Красиво шумят церковные колокола. Маша проснулась от этого чистого и приятного звука, а еще от запаха блинов. Она повалялась еще немного на жесткой перине, но под плюшевым одеялом, а когда терпеть казалось невозможным, соскочила с кровати и побежала на кухню. Вот же она. Халат в цветочек, шумные резиновые тапочки на танкетке, согнутые локти подпирают округлые бока. Она проворно переворачивает блины на двух чугунных сковородках и мажет новую партию топленым маслом.

      – Привет! – радостно крикнула Маша и заглянула в тарелку с блинами.

      – Привет, уже проснулась? – ей ответил родной тонкий голос. Бабуля. – Чего ты волосами над тарелкой трясешь? Давай, скорее умывайся, позавтракаем и в церковь пойдем.

      – Зачем в церковь?

      – Как зачем? Пасха же!

      – Ладно, сейчас соберусь…

      Звон. Маша с трудом открывает глаза, немного съеживаясь от нежелания просыпаться. Полицейский сильно стучит дубинкой о клетку, что бьет глухим звоном по голове. Девушка уже хотела выразить свое недовольство по этому поводу, но человек в форме ее опередил: