Пятьсот дней на Фрайкопе. Наит Мерилион

восемь, девять.

      – Рин. Идеальный выбор. Нет паники.

      – Я самый глупый выбор, Джироламо! Я ничего не умею! Я впервые вижу источник! – Рин старалась считать, но все время выпадала из спасительной арифметики.

      – Мне надо. Построить мост к источнику.

      – Построй, пожалуйста, построй!

      – Я. Выжжен. Но другой человек пустить меня. По своему мосту.

      – Отлично! Я все поняла! Мы найдем этого человека.

      – Я нашел. Ты.

      Приличные люди не сквернословят. И Рин сделала это про себя, но взглянула на сгусток так, чтобы он все понял!

      –Твоя дверь. Экватор. Я научить тебя.

      – Это… возможно?

      – Да. Все. Ухожу.

      – Джироламо… Подожди…

      – Завтра. Здесь же.

      – Да, я буду. Один вопрос. Раньше… Сколько шагов тебе требовалось сделать до источника?

      Рин просто хотелось понять, каким был Джироламо. Разве можно теперь, после увиденного, доверять чистокровному магу? Может, он хочет коснуться источника в своих корыстных целях? Мама учила доверять людям, но у Рин в крови текло недоверие. Наверное, из-за папы.

      – Один шаг.

      Дверь Джироламо погасла.

      Мама говорила, что неосторожными вопросами можно ранить человека, что лучше не лезть в душу тому, кто сам ее не открыл. А Рин своим вопросом, конечно, сделала Джироламо очень больно, заставив его вспомнить о былом величии.

      И хоть она страшно себя за это винила, одно теперь знала точно: если его от источника отделял один только шаг, а он при этом имел чистую кровь, значит, он любил свое дело и был трудолюбив. А влюбленные в дело гораздо реже оказываются подлецами.

      Рин вот любила считать.

      Глава 8. Предсказания, границы и разбитый нос.

      Постучать в комнату Джироламо два раза вместо привычных четырех от нетерпения. Войти. Закрыть дверь, открыть и снова закрыть.

      Первое – проверить, не собирается ли он… Рин остановилась. Привычная цепочка действий устарела, ведь ей отныне не требовалось проверять, собирается ли он напасть.

      – Доброе утро… Завтрак готов, – она еле сдержала улыбку. – Кофе?

      Больной уже сидел в коляске с фонариком в руках. Он посмотрел ей в правое плечо, фонарик дернулся снизу вверх.

      – Можно тебя расчесать?

      «Нет».

      – Можно тебя расчесать?

      «Нет».

      – Можно тебя расчесать? Прости! Это само… Просто все резко изменилось… А любые изменения даются мне трудно. Даже такие хорошие. Ты понимаешь?

      «Да».

      Жаль, Оллибол нельзя рассказать обо всем, что случилось, о том, что Джироламо отныне самый прекрасный пациент, что с ним можно разговаривать с помощью фонарика… Она бы так обрадовалась.

      Вчера подруга вернулась без обещанной бутылки вина, что к лучшему, потому что Рин была занята Джироламо, а Оллибол сильно устала и пораньше легла спать. Она еще не успела рассказать Рин, зачем ее вызывали в департамент. Непременно расскажет сегодня.

      Лестницы в доме милости были двух видов. Одна – узкая со ступенями – предназначалась для передвижения персонала. Другая – пандус – для транспортировки больных.