Нашествие. Юлия Яковлева

кратким:

      – Красавец?

      – Не верите, – разочарованно потянула Елена.

      – Идёмте, – взяла её за руку Катя.

      Алину мало что могло испугать. Алина не боялась страшного. Она боялась смешного. А показаться в обществе босоногих девиц с голыми руками – хоть и в Смоленске, но всё же на губернаторском бале, – было глупым и жалким. Женихи могут простить позор. Но не прощают смешного.

      – Но вы же… А туфли? А перчатки? А чулки?

      – Мы знаем место.

      Они потащили её какой-то тёмной узкой лестницей. «Что я делаю», – ужасалась Алина, но от отступления её отвлекали заботы, как бы не наступить себе на подол и не окончить свои дни здесь, упав и сломав шею. Обе девицы прыскали и фыркали. Пропихнули Алину, протиснулись сами. Пахло пылью. Музыка слышалась отчётливее. Алина поняла, что они на галерее. Катерина и Елена притиснулись, сминая розы на её платье. Алина ощутила запах их пота. Блестели в темноте только глаза.

      Съездив по носу, мимо протянулась рука. На что-то надавила. Что-то щёлкнуло. Отвела в сторону – и темноту прорезал клин света. Елена припала глазом к щели. Отпрянула, зашептала:

      – Вон там. Глядите. У колонны, у третьей справа.

      Алина приблизила к щели глаза. Сморгнула.

      Слева. Справа. Колонна. Первая, вторая, третья.

      Сперва она увидела даму в голубом. Ту, из Петербурга.

      – Мы полагаем, – дунул в ухо голос Елены, – что господин Бурмин заскучал от холостой жизни и решил подыскать себе партию.

      Дама стояла вполоборота, индийская шаль спустилась с плеча. «Шестнадцать тысяч», – уверенно определила её стоимость Алина. Пальцы дамы сжимали сложенный веер. Слишком нервно. А лицо спокойно, губы растянуты в улыбке. Светская дама, которая привыкла скрывать чувства. Которой есть что скрывать.

      «Интересно, – задумалась Алина, – что на свете может обескуражить даму, когда на ней такая шаль?»

      Шею и плечи Алины защекотали сзади локоны.

      – Ну как он вам? Правда, душка? – тянулась на цыпочках, толкалась лбом Елена.

      Алина нехотя отвела взгляд от занятной дамы.

      – Он такой бледный. Интересный, – шептала в ухо Катя.

      – Этот?

      – Душка, – опять дунула ей в ухо Елена.

      …Алина ненавидела слово «душка» – от него веяло институтом благородных девиц, бедных и восторженных. Она не была ни той ни другой. Но пришлось признать, что в сём случае глупая провинциальная цыпочка была отчасти права.

      Господин Бурмин вдруг поднял голову. Поверх шума, поверх движущейся массы танцующих, поверх причёсок, поверх цветов, поверх смычков. Будто почуял взгляд. Будто знал, что смотрят. Кто смотрит. Посмотрел Алине прямо в глаза.

      Он не мог видеть её отсюда. Даже знать, что она там. И всё-таки Алина отпрянула, закрыв щель ладонью.

      – Что такое? Ты никак вернулась? Внезапно обнаружила, что не так уж всё вульгарно и скучно? – спросила мать, когда Алина снова подошла к диванам и креслам, в которых расположились матери взрослых дочерей и старухи, которые не танцевали.

      Алина привычно пропустила её шипение мимо ушей. Разговор провинциальных