Личный лекарь Грозного царя. Александр Сапаров

я собирался уже уезжать в Кремль, когда ко мне подошел задумчивый Кузьма:

      – Сергий Аникитович, вот со вчерашнего вечера, как ты это слово сказал – «температура», я думать начал, ведь каждый металл или другое что при разных температурах плавится или вот вода замерзает, когда холодно, а как бы это измерить, чтобы не на глаз получалось?

      – Кузьма, мне сейчас недосуг с тобой эти дела обсуждать, не до этого мне. Ты вот сам попробуй подумать, как это можно сделать. А вечером я приеду – тогда и расскажешь, чего надумал, а потом уже решим, как и что, дело-то нужное для нас.

      Когда приехал в Кремль, меня срочно вызвали к царю. Иоанн Васильевич нервничал, это было видно невооруженным глазом.

      – Сергий Аникитович, митрополит Антоний занемог. Лежит в покоях своих и не встает второй день, я сам только что об этом узнал. Слушай, Щепотнев, ты свой язык на замке держишь – это хорошо, так вот я с Антонием часто ссорился, много он крови у меня попил, но не время сейчас митрополита менять. Так что езжай к нему и ежели можешь что-то сделать, то делай. А уж если встанет Антоний на ноги – сам знаешь, я в долгу не останусь, мое слово крепкое.

      В ответ я только поклонился и, пообещав сделать все, что смогу, вышел из царских палат.

      …У резиденции митрополита стояли монахи. Увидев меня, они без слов расступились и пропустили в двери.

      Когда я вошел в темную палату, где лежал Антоний, там почти ничего не было видно. Я попросил сопровождающих зажечь свечи. На кровати полусидел митрополит. Его лицо и глаза были желтоватого цвета. А сам он казался осунувшимся и похудевшим.

      «Гепатит?» – была первая мысль.

      Я поклонился митрополиту, тот был в ясном сознании и также приветствовал меня.

      – Вот уж не думал, что меня ты, греховодник, лечить будешь, – слабо улыбнулся он.

      Усевшись рядом с больным, я неспешно начал расспрос, и, похоже, гепатитом здесь не пахло, зато при пальпации живота в проекции желчного пузыря было явное раздражение брюшины.

      «Плохи дела, – думалось мне, – интоксикация, пожилой возраст, капельниц у меня нет, эфирный наркоз, все одно к одному, умрет на операционном столе, скорее всего».

      Антоний проницательным взором как будто читал все сомнения, написанные у меня на лице:

      – Давай рассказывай, Сергий, что ты у меня наглядел?

      – Владыко, плохи дела у тебя. Есть под печенью желчный пузырь, так вот полон он камней, и один камень выход из пузыря закрыл, если этого пузыря не снять, то он лопнет – и вскоре умереть придется.

      Митрополит пожевал пересохшими губами и произнес:

      – Ну а ты, раб божий, что можешь предложить?

      – Владыко, могу я предложить снять этот пузырь, только болезнь ослабила тебя, и от дурман-водки моей можешь ты не проснуться.

      Антоний поднял глаза на окружающих:

      – Все слышали, что Щепотнев говорил? Так вот думаю я, что лучше