За границей цветочного поля. Ева А. Гара

Не бить же этих недоумков, а болтать с ними бессмысленно. За доброту и нравоучения меня на смех поднимут. А за дерзость и угрозы пухлого потом за двоих отпинают.

      А пацан всё приближался и ничуть не сомневался.

      – Здравствуйте, – вежливо протянул он. – А вы откуда Лёньку знаете?

      – Тебе какая на хрен разница?

      – Вдруг вы его похитили. Мы хотим удостовериться, что Лёнька в безопасности.

      Для говнюка он был до забавного интеллигентным. Ещё скалился так нагло, будто я должен был зассать и быстренько свалить.

      И тут он выдал:

      – Или мы позвоним паладинам.

      Пухлый молчал.

      Я заржал, схватил пацана за воротник рубашки и, притянув ближе, пригрозил:

      – Давай, звони, интеллигент ты хитрожопый. Заодно про вымогательство расскажем. И дружков твоих не забудем. Вместе поедете в исправительную школу, где грёбаных батончиков лет пять не увидите.

      Пацан осторожно убрал мою руку, оскалился, оправил воротник и, сохраняя важность и спокойствие, вернулся к своим. Троица пошепталась и свалила.

      Мы с пухлым потащились дальше. Он слёзно просил проводить его до дома, типа сейчас эти гады срежут через двор и будут караулить у перекрёстка. Или пролезут через пустырь и поймают в частном секторе. Пришлось сжалиться и проводить, точно зная, что не успею подать документы и отхвачу от папаши. Ему, конечно, насрать было на мою учёбу, просто он не хотел бодаться с социальной службой. Уж её он, на моё счастье, боялся.

      Вообще, его всегда больше заботило собственное благополучие и то, что о нём подумают люди. Только поэтому он не трогал меня, хотя черти в его глазах порой выплясывали.

      – Я тут живу. – Пухлый показал на белый дом с зелёной крышей и двинул к калитке.

      – Слышь, Лёнь. Разберись с этим поскорее. Никто не будет провожать тебя каждый день.

      Он закивал, хотел сказать что-то ещё, но тут выскочила девчонка в рваных джинсах, схватила его за шиворот и толкнула себе за спину. Зыркнула на меня злобно и вдруг опешила.

      – Люций Стокер, – торжественно воскликнула она в точности как ведущий на церемонии вручения.

      – Мы типа знакомы?

      – Типа да.

      Я честно силился её вспомнить, но не смог и виновато пожал плечами. Она, кажись, расстроилась. Подошла ближе и уставилась так тоскливо, будто спустя десятилетие нашла пропавшего сына, которому больше не нужна.

      – Твои глаза забыть невозможно. – Она дурно улыбнулась. – Нина Венская.

      «Вафля? Чёрт возьми, серьёзно?»

      Когда видел её в последний раз, красавицей она не была. Страшненькой и осталась: такая же лупоглазая, брови мохнатые, рот чуть кривой. Единственное хорошо – стройной она вышла. И голос мелодичнее стал.

      В детстве мы с пацанами измывались над ней, обзывали по-всякому. Она, конечно, дико обижалась, гоняла нас по двору, а кого ловила – хреначила нещадно. Мы же только больше распалялись, за косы дёргали и всё такое. Грёбаные малолетки. А она, вон, по глазам меня узнала.

      – Вафля? –