Хорошая моя. Ирина Ваганова

ли что-нибудь путное.

      – Это не мой. Молодой человек помог дойти, он и пластырь дал.

      – Какой ещё человек? Новый сотрудник?

      – Нет, – улыбнулась Маша и указала на парня, продвигавшегося вдоль бордюра со своим скребком, – вон тот.

      – А-а-а… – Кристина Дмитриевна посмотрела за окно и вздохнула сокрушённо. – …Коленька, – подошла ближе, опёрлась на Машин стол и тихо добавила. – Жаль парня. Такие родители, а он…

      – Что?

      Девушка смотрела на сотрудницу снизу вверх, невольно остановив взгляд на двойном весьма рыхлом подбородке. Кристина Дмитриевна не так давно разменяла шестой десяток, но благодаря открытому характеру и лёгкому восприятию преходящих – как она говорила – трудностей выглядела моложе. Сейчас нахмурилась, отчего лоб между бровей прорезали глубокие морщинки.

      – Не знаешь? Это же сын директора.

      – Семёнова?

      – Прежнего. Озерцова.

      – Который умер?

      – Два года как. А ведь не старый. Хотя чему тут удивляться? Должность хлопотная, времена пришлось пережить непростые. Науку в каких позах только не насиловали. Да это и ничего бы. Мужик он крепкий был, упорный. А вот за сына душа болела.

      – А что с ним? С Колей?

      – Так это… он-н-н… – женщина очень медленно, будто сомневаясь, стоит ли, подняла руку и повертела в воздухе кистью, – …недалёкий.

      – В каком смысле? – вытаращила глаза Маша. Не могла поверить, что симпатичный, ладный, добродушный человек не дружит с головой. – Болен?

      – Диагноза нет, – повела бровями Кристина Дмитриевна. – Хотя Озерцовы по врачам его таскали не меньше пятнадцати лет. Сначала лечили, потом пытались инвалидность оформить. Ну… чтобы пенсия была.

      – В чём тогда проблема? Если диагноза нет…

      – А как ты себе представляешь? Отец – светило мировой науки, мать тоже умница. Надеялись, что Николай династию продолжит, а он…

      – Что? Не захотел учиться?

      – Да не мог он учиться! – неожиданно вспыхнула Кристина Дмитриевна. – Ладно, нечего переливать из пустого в порожнее, работать надо.

      Маша проводила взглядом удалявшуюся сотрудницу. Та уселась за свой стол, включила компьютер и уставилась в монитор. Пора и Маше приниматься за диаграммы по занесённым накануне результатам эксперимента, однако девушка не могла сосредоточиться. Крепилась-крепилась и всё-таки спросила:

      – Не понимаю… Что значит «не мог учиться»?

      – То и значит, – не поворачиваясь, вздохнула женщина за соседним столом, – с горем пополам девятилетку домучил. Каких только репетиторов ему ни нанимали, кто его только ни тянул… Всё бесполезно. Даже таблицу умножения не смог осилить.

      – Да ну! – не поверила Маша.

      – Вот тебе и «ну». Чего не спроси, всё у него сорок девять. И пятью пять, и дважды два.

      – П-ф-ф-ф… Как это несправедливо.

      – И не говори, – Кристина Дмитриевна повернулась и строго прищурилась. – Не вздумай сказать расхожее…

      – А? –