Держава. Валерий Аркадьевич Кормилицын

ещё и солидным куском окорока.

      – Господа, прошу всех за стол, – хлебосольно развёл в стороны руки Гучков. – Безо всякого голосования заморим червячка и побеседуем…

      – Ну вот. Выпили немного и перекусили, – через некоторое время поднявшись, и для чего-то поклонившись на все стороны, промокая при этом губы салфеткой, чтоб не терять зря времени, обвёл взглядом гостей Гучков.

      «Прямо как Козьма Минин перед новгородцами раскланялся», – с трудом скрыл усмешку Вяземский, довольный ещё тем, что избавился от соседства генерала Крымова, мрачно допивающего поодаль третью рюмку водки.

      – Я собрал вас дабы не просто поговорить, а конкретно определиться с датой… – хотел произнести «свержения», но сказал: – отлучения от трона Николая Второго, – на секунду замер от внутреннего ужаса, но тут же взял себя в руки. – Мы уже советовались с некоторыми здесь присутствующими, – глянул на Родзянку и Маклакова, – и решили назначить этой датой первое марта будущего года. Генерал Алексеев перед болезнью поведал мне, что император догадывается о нашей затее, но точно в ней не уверен, и как всегда, на наше счастье, сомневается, – нервно хмыкнул, и чтоб успокоиться, залпом проглотил рюмку пшеничной, шумно выдохнув алкогольный воздух и подумав, что на жаргоне московских городовых, не к ночи будь помянутых, этот способ пития носит название «хлопнуть пташку», продолжил: – Общество мы подготовили. В Петрограде и Москве ждут бунта, словно оперетту в театре, – уверенно уже усмехнулся он. – Предполагают, что всё пройдёт весело и с огоньком… Прислуга доложила мне после похода в синематограф: как только покажут императора с семьёй, распоясавшийся народ орёт: «Царь спит с Вырубовой мартышкой, а царица – с блудным Гришкой…» И немудрено… В Петрограде сейчас свободно идут пьесы Зотова «Гришка Распутин», Рамазанова «Ночные оргии Распутина», Леонидова «Гришкин гарем», Курбского «Как Гришку с Николкой мир рассудил», и полиция не вмешивается… Потому – демократия… Правда, один борзой рецензент осмелился написать: «Великое дело свобода слова, но не дай Бог свободы сквернословия…» – Да где он сейчас, этот рецензент-борзописец… Это я к тому, что общество подготовлено, и за царя кровь проливать не станет. Николай должен отречься… Если, конечно, хочет жить… А общество следует хорошенько встряхнуть и дать пищу для сплетен и разговоров…

      – Это как? – поинтересовался Крымов, в свою очередь с удовольствием «хлопнув пташку».

      – Элементарно… Не зря я вам давеча о Гришке-конокраде, старце, ежели по-венценосному, говорил… Его следует ликвидировать… И лучше в этом году… На крайний случай – в январе семнадцатого.

      – Желающие есть, – воскликнул Вяземский. – Причём птицы весьма высокого полёта, – напомнил Гучкову о «пташке», которую тот без раздумий и «прихлопнул».

      – Надеюсь, такие птицы, что даже Николаю сложно будет их… пришлёпнуть, – сипло произнёс он, помахав ладонью перед губами.

      – Точнее сказать – невозможно. Ибо один из них