Излом. Валерий Аркадьевич Кормилицын

на эту тему.

      – Наберут хулиганов – на улице проходу нет, и сюда пробрались, – визжала та.

      Судорога злости свела её губы, и рот стал похож на куриную задницу.

      Поглядев на сияющих слушателей, предложил Лёлику с Болеком пройтись с чепчиком – за зрелище надо платить. Дураков не оказалось. Коридор быстро очистился от зрителей. "Знал бы Конфуций, к чему приведёт его умозаключение, – утешился я, – он бы что-нибудь про птицу придумал. Лишь бы не про ворону, конечно".

      После обеда Паша, взяв на себя роль гида, провёл меня по цеху. Сразу я, конечно, не запомнил, кто – чем занимается. Наш участок был просто нашпигован пультами, приборами, осциллографами. И всё это, будто голодный зверь, гудело, урчало. Дёргались, как в эпилептическом припадке, стрелки приборов. Словно убегая от опасности, чертила зигзаги световая точка на экране осциллографа. Да-а-а! В сравнении со мной, баран, глазевший на новые ворота, был умнейшим парнем.

      На регулировщика приборов – какую же фамилию Пашка называл: то ли Бочкарёв, то ли Башкарёв – я смотрел как на укротителя в цирке, следившего за прирученными, но в любую минуту готовыми выйти из повиновения дикими зверями. Недалеко от Пашки, распространяя запах табака, сидел дед предпенсионного возраста, часто глядевший на большие круглые часы, висевшие на стене, с таким нетерпеливым выражением выцветших глаз, словно до пенсии оставались считанные минуты. Его скулы, обтянутые бледной куриной кожей, казалось, сводила дрожь нетерпения. Из хрящеватого носа выбивались густые заросли, которые запросто можно было спутать с усами. Такие же бакенбарды росли из развесистых ушей. Жидкие, до плеч, волосы свисали из-под чепчика. Куртка пониже воротника была усыпана перхотью. Кого только нет на белом свете…

      В удобном закутке, спрятанном за стеллажами с приспособлениями и оборудованием, притаились контролёры – четыре женщины: пожилая, средних лет и две девчонки. Пожилая вязала, средних лет внимательно рассматривала прибор, проверяя внешний вид, две девчонки заинтересованно изучали журнал мод. Трое симпатичных ребят и две женщины, всем около тридцати или чуть меньше, работали напротив меня.

      – Сплошной интернационализм. Один русский, другой хохол, а третий – Гиви, – хохотнул Пашка.

      Столы расположились в два ряда. За каждым столом стоял стеклянный шкаф – лицо хозяина. У Чебышева, например, всё расставлено по местам и на дверце один лишь календарик. У Пашки – чёрт ногу сломит и вызывающе приклеена водочная этикетка. То же самое, кроме этикетки, у ждущего пенсию соседа. У трёх друзей, насколько я разглядел, средней степени порядок с наклеенными женскими портретами из журнала "Огонёк".

      – Ну что, Лёш, домой пора? – расстёгивая пуговицу на куртке, отвлёк вечером от работы учителя.

      В ответ он хмыкнул и дробненько рассмеялся, с иронией глядя на меня поверх очков исчерченными кровеносными сосудами глазами.

      – Шутишь! Мы с Заевым часика три ещё поработаем. Ему Люська-распред под вечер детали притащила, – позлорадствовал Чебышев. – В "Посольский", в "Посольский" пойду, – передразнил он Пашку. –