Излом. Валерий Аркадьевич Кормилицын

да Ваську Плотарева, – отрапортовал Чебышеву.

      – А-а-а, – разочаровался сэнсэй.

      – Вон, – перебил нас Пашка, – Михалыч сигналы подает.

      Стоя на недавнем моём месте, Родионов махал нам рукой, подзывая к себе. Рядом, с огромным красным флагом, топтался революционный Плотарев. Ещё несколько таких же флагов было прислонено к стене.

      Автомобильную дорогу уже перекрыли. Под дробь барабанов по ней двигались курсанты находящегося неподалеку химучилища. Девчонки, позабыв все на свете, глазели на них.

      Через пять минут, осчастливленные флагами и записанные в блокнот, обсуждали дальнейшие действия.

      – Ты что-нибудь взял горячительного? – в лоб спросил Чебышев.

      А как же… – раскрыл сумку.

      Склонившись, они заглянули в неё. Там, рядом с завернутой в бумагу закуской, сиротливо, но гордо разместилась поллитра белого, с кровью вырванная у жены, с обещанием сразу после демонстрации – домой.

      Лёшина бородавка заметно повеселела, хотя лицо по-прежнему оставалось строгое, как у индейца.

      Что мне особенно нравилось в нашем заводе, так это расположенные во всех углах репродукторы и динамики. Скорее всего, в конце года остались неиспользованные средства, и, чтобы они не пропадали, накупили этих «горлопанов».

      Вот и сейчас два репродуктора – один над входом в клуб, другой над проходной – громко передавали бодрые революционные марши перестроечного характера, поэтому Лёшины слова можно было разобрать с превеликим трудом.

      Всё, что я понял – надо срочно идти на ту сторону.

      – Через дорогу от завода, напротив проходной, в небольшом лесном массивчике находилось кафе "Экспресс", до перестройки носившее название "Тополёк," и знаменитое в то время морем разливанным бормотухи. Сейчас бывший "Тополёк" перепрофилировался в чопорное заведение с уклоном на сильно разбавленные водой соки. Поставив у входа флаги и купив три зелёных напитка, мы уселись за столик. Брезгливо осмотрев стаканы, Чебышев послал нас с Пашкой вылить содержимое, что мы и сделали, выплеснув всё на шершавую кору неохватного тополя.

      Разлив грамм по сто, торжественно выпили. После этого Чебышев, закраснев щеками, надул свой шар до невероятных размеров.

      – Не смотри, что тощий! – похвалился он.

      Бодрые марши кончились, репродукторы замогильными голосами, с подвывом, призывали строиться в колонну. Взяв флаги, мы медленно побрели к заводу. Шаловливый Паша где-то нашёл небольшое стеклышко, и, пока переходили дорогу, прицеливался в чебышевский шарик. Мощный взрыв чуть не уложил Лёшу на тротуар. Даже по прошествии пяти минут у него всё ещё тряслась нижняя губа.

      – Мирный атом на службу народу! – торжественно произнёс я.

      – Говорил тебе, не надувай такой! – снимая огрызок шарика с носа учителя и пряча смех в уголках рта, вразумлял Пашка.

      – Эх и шарахнуло! – подозрительно поглядывал на него Чебышев, почёсывая в звенящем ухе.

      Наконец