Продавец басен. Тата Олейник

-и я еле сориентировался в этих тесных закоулках, но наконец увидел номер дома – «15», причем номер был написан на табличке, которая была чуть ли не шире фасада здания – реально в шаг длиной домик, если широкий шаг, правда. Боком я кое-как протиснулся в узкую дверь и уставился на тридцать четвертую. Это точно была она. Сейчас, правда, не в том черном платье, а чем-то таком зеленом и сером и ужасно деловом. И уровень у нее я теперь видел. Сто второй. Хороший такой уровень.

      Тридцать четвертая выжидательно вскинула на меня свои серые круглые очи.

      – Привет, – сказал я. – ты теперь часы чинишь?

      Тридцать четвертая все так же продолжала молча смотреть на меня.

      – Ты меня, наверное, не помнишь… – начал было я.

      – До сих пор мне на память жаловаться не приходилось.

      – А… так ты часовщик теперь?

      – Нет.

      Я огляделся. Лавка была заставлена колбами и пробирками с разного цвета жидкостями и порошками.

      – А на карте написано, что здесь – часовая мастерская.

      – Старая карта, я уже полгода владею этим предприятием.

      Я попытался повернуться, и предприятие угрожающие зазвенело пузырьками.

      – Прежде, чем ты все здесь перебьешь, сообщаю , что за разбитое здесь платят, как за купленное.

      – А куда часовщик отсюда переехал, не знаешь?

      – Без понятия.

      – Слушай, – набрался я смелости, – понимаю, что ты очень таинственная, но можно тебя каким-нибудь именем называть? А то твой ник прочитать нельзя, а звать тебя тридцать четвертой – как-то невежливо. Может, я захочу в следующий раз купить вот это, – тут я ткнул пальцем в первый попавшийся пузырь с чем-то фиолетовым, – и как мне к тебе обращаться? Проше пани тридцать четвертая?

      – Когда ты захочешь купить себе средство, облегчающее роды, можешь называть меня Евой.

      – Тебя так зовут?

      – Меня зовут Малгожата, но я догадываюсь, как это будет звучать в твоем исполнении .

      – Так как тебя зовут? Ева или Магла..можата?

      – Ева-Малгожата. И если мы закончили эту увлекательную беседу, то я хотела бы вернуться к своим делам.

      На прилавке перед Евой лежала раскрытая тетрадь, рядом – письменный прибор.

      – Ты дневник пишешь?

      – Ну разумеется. И сейчас добавлю в него пару особо захватывающих страниц. Ты покупать что-нибудь собираешься? Нет? Тогда доброго дня и, будь ласка, закрой за собой дверь.

      Что мне импонировало в тридцать четвертой, то есть, в Еве, так это то, что я совершенно точно не вызываю у нее личной неприязни. Кажется, ей в принципе не нравились люди, вне зависимости от того, являются ли эти люди мною или нет.

      ***

      – Слушай, – сказал Акимыч, разливая чай. – А этот портье, с которым ты все время переписываешься, он хороший чувак вообще?

      – Лукась? На первый взгляд он довольно угрюмый и на все обиженный, да и на второй, в общем, тоже, но в целом да, Лукась – хороший чувак. Мне так кажется. А что?

      – Наш