Операция «Цитадель». Богдан Сушинский

меня интересует не то, какие силы поддерживают Хорти, а какие вас. Меня интересует только одно: способны ли вы мобилизовать достаточное количество своих боевиков, чтобы в день Икс, в тот день, который будет вам указан отсюда, из Берлина, захватить все жизненно важные пункты столицы.

      Прежде чем ответить, Салаши окинул оценивающим взглядом приземистую, плотно скроенную фигуру Мюллера. Квадратный череп, неширокий, но резко выступающий вперед морщинистый лоб, небольшие, обладающие каким-то особым, пронзительным взглядом, карие глазки, с немигающими, но в то же время нервно подергивающимися веками.

      – Если я верно понял, вы хотите, чтобы мы совершили переворот?

      – Вы же не станете утверждать, что в мировой истории – это величайшая редкость?

      – То есть от нас требуется совершить обычный военный путч?

      – А вы, друзья мои неподсудные, – откровенно бравировал своим резким баварским акцентом «гестаповский мюллер»[28], – решили, что мы будем устраивать всенародные выборы нового правителя Венгрии, чтобы проводить их под залпы русских катюш?

      – Но ведь фюрер может отстранить Хорти от власти. Нужно, чтобы фюрер объявил о его отстранении или попросту вызвал сюда, в Берлин, и арестовал.

      От Мюллера не скрылось, как, говоря все это, Салаши постыдно волновался.

      – Это ж как вы себе представляете это «отстранение», друзья мои неподсудные? – вцепился своими короткими толстыми пальцами в спинку свободного кресла шеф гестапо. – Если бы фюрер мог позволить себе арестовать Хорти, он арестовал бы его прямо в своей ставке еще вчера.

      – Это сразу же развязало бы нам руки, – повел широкими борцовскими плечами Геза Унгвари.

      Мюллер знал, что этот сорокалетний крепыш, прошедший подготовку в венгерской и германской диверсионных школах, буквально обожествлял обер-диверсанта рейха Отто Скорцени, тоже, по матери, венгра, и всячески старался подражать ему. Вот только дальше какого-то внешнего да мысленного подражания не продвинулся, поскольку ни одной мало-мальски сложной операции за ним пока что не числилось.

      – Это развязало бы руки кое-кому из военных, поддерживающих премьера Стояи, – мрачновато скалил желтоватые, но все еще довольно крепкие зубы Мюллер, – который хоть завтра готов объявить о выходе Венгрии из войны и перемирии с русскими. И что потом прикажете делать Германии? Объявлять Венгрии войну, превращая последнего своего союзника в своего первейшего врага? Нет, друзья мои неподсудные, ваш, сугубо венгерский, нарыв следует взрывать изнутри, преподнося его и венгерскому народу, и всему миру как внутреннее дело самих венгров.

      Этим «друзья мои неподсудные» Мюллер заразился лишь недавно, случайно услышав «приглянувшуюся» ему фразу от одного из берлинских адвокатов. Поначалу она попросту прилипла к нему, и Мюллер не придавал ей особого значения. Но вскоре понял, что, умело используя ее, можно психологически изводить своих собеседников. И теперь

28

Здесь игра слов. Шефа гестапо Генриха Мюллера часто называли гестаповским мюллером, что в переводе с германского означает «гестаповский мельник», имея в виду, что это человек, перемалывавший судьбы людей.