Жребий вечности. Богдан Сушинский

уют, и слишком мало, чтобы в достаточной мере осветить абрис утонченно скроенного тела женщины, медленно выходящей по ступенькам из воды.

      Отто и Лилия стояли за дверью, сквозь стекло которой могли спокойно наблюдать за купающейся Альбиной Крайдер, в то время как она видеть их не могла. Фройнштаг подвела его сюда слишком рано, считая, что двойник Евы Браун уже вышла из ванны, и теперь Скорцени приходилось отводить взгляд, чтобы не казаться подглядывающим. Но в том-то и дело, что внезапно одолевшее любопытство не позволяло ему сделать этого.

      – А женщина ничего… Красивая… – поиграла ему на нервах Лилия.

      – Не нахожу.

      – Он, видите ли, не находит… Фюрер находит, а штурмбаннфюрер Отто Скорцени – нет! Это как понимать?

      – Для нас куда важнее выяснить, соответствует ли эта Лже-Ева Браун своему оригиналу.

      – Как вы собираетесь это выяснять? Сравнительным методом? Ночь со Лже-Евой я вам, конечно, гарантирую, а вот с самой Евой Браун могут возникнуть определенные трудности.

      – Я даже догадываюсь, какие именно. Однако метод остается тот же – сравнительный. Исключая постельные подробности. Поэтому меня интересуют сейчас не прелести Альбины Крайдер, а ее способность проникнуться идеями… м-м… – замялся Скорцени, не зная, как бы поделикатнее определить статус Евы Браун, – ну, скажем так, соратницы фюрера; ее мыслями и чувствами, ее фанатичной верой в идеи вождя всего воюющего человечества.

      – А вы в этом уверены, мой штурмбаннфюрер?

      – В чем?

      – Ну, в том, что наш оригинал, то есть Ева Браун, проникнута фанатичной верой в фюрера?

      – Вы хотите сделать заявление для службы безопасности СС? Обладаете фактами?

      – Чисто женская интуиция.

      – Или ревность. Как у тех ариек, которые бросаются буквально под колеса лимузина фюрера с криками: «Фюрер, я хочу родить от вас сына! Подарите мне истинного арийца!» и так далее, в том же духе.

      Лилия Фройнштаг едва заметно улыбнулась, однако Скорцени так и не понял, что именно скрывается за этой глубокомысленной ухмылкой. Хотелось бы ему верить, что не воспоминания о том, как она сама бросалась под эти же колеса национал социалистического шовинизма.

      – Не надейтесь, мой штурмбаннфюрер, – это ее «мой штурмбаннфюрер» звучало как-то по-особому призывно, словно команда генерала, бросающего свои полки на штурм очередной крепости, – исповеди в духе фанатичной арийки не последует.

      – Это облегчает мою собственную участь.

      – Не спешите облегченно вздыхать, ибо то, что вы сейчас услышите, может несказанно удивить вас. Это не я – фюрера, это фюрер просил меня родить ему этого самого… истинного арийца.

      – Опасно шутите, Фройнштаг.

      – Опасно, согласна. Но не шучу.

      – Неужели?

      – Не ради хвастовства. Просто так, к слову пришлось. Поэтому можете верить.

      – Вот уж не ожидал услышать нечто подобное! – осипшим голосом проговорил Скорцени.

      – Извлекайте из этого урок: никогда не провоцируйте