Концепции власти в средневековой Руси XIV-XVI вв.. Василий Телицын

правление неправедного и несправедливого князя, как, впрочем, и любое другое бедствие или нападение неприятеля[107], являлось наказанием свыше, поскольку все это «Богъ даеть за грехи, а старыя мудрыя отъемлетъ, яко же Исая глаголеть: отъиметь Господь отъ Ерусалима крепость и крепкаго исполина и человека храбра, и судью, и пророка, и смирена старца, и дивна светника, и мудра хытреца, разумьна послушника; и поставлю уношю князяимъ и ругателя обладающа ими»[108]. В доказательство вышеуказанной идеи приводятся слова из сочинения Анастасия Синаита, занимавшего значительную часть Святославова Изборника 1073 г. и получившего широкое распространение в среде московских книжников при митрополите Алексее[109]. В данном произведении вопрос о качестве княжеской власти раскрывается следующим образом: «Да добре съведомо, яко ови князи и царие, достойни таковыя чти, отъ Бога поставляются; ови же паки недостойни суще противу достоиньствомъ людемъ, техъ недостоиньства по Божию попущению или хотению поставляются»; вывод же, сделанный Анастасием, гласит: «егда узришь… недостойна кого и зла царя, или князя, или епископа, не чудися, ни Божия промысла потязай, но разумей и веруй, яко противу беззакониемъ нашимъ тацемъ томителемъ предаемся, тоже и тако зла не останемся»[110].

      Согласно третьему из обозначенных ранее выводов, княжеская власть, поставленная Богом свыше, предполагает, помимо прочего, особую ответственность земных владык перед Богом за подвластных им людей, а также за свои поступки. «Князи и вся судья земския слуги Божия суть»[111], – отмечает автор «Поучения князьям». В конце XIV – начале XV в. игумен Кирилл Белозерский пишет великому князю Василию Дмитриевичу: «Ты же, господине, самъ, Бога ради, внемли себе и всему княжению твоему, въ немъ же тяпостави Духъ Святый пасти люди Господня, еже стяжа честною си кровию. Якоже бо великиа власти сподобился еси отъ Бога, толикимъ болшимъ и возданиемъ долженъ еси (выделено мной. – В.Т.)»[112]. При этом за прегрешения князей страдал, с точки зрения православного духовенства и книжников, как сам князь, так и весь народ в целом. В том же послании Кирилл Белозерский пишет: «Аще кто отъ бояръ согрешитъ, не творить всемъ людемъ пакость, но токмо себе единому; аще ли же самъ Князь, всемъ людемъ, иже под нимъ, сотворяетъ вредъ (выделено мной. – В.Т.)»[113]. В уже приводимом нами послании духовенства Дмитрию Шемяке именно на князя возлагается ответственность за нападение татар на Русь и последовавшие за этим беды: «и въ томъ также крови християнские колико пролиялося и въ полонъ въ поганство поведено, и того всего Богъ по томужъ отъ твоею руку изыщетъ»[114].

      Ответственность князей перед Богом за неправедные действия ждала их прежде всего после смерти в загробном мире. Так, в наказании князьям тверского епископа Семена (XIII в.) приводится ответ полоцкому князю Константину: «тако и князь, давъ волость лиху человеку губити люди, – князь во адъ и тивунъ съ нимъ во адъ»[115].

107

См., напр.: Сказание о Мамаевом побоище, или Повесть о нашествии Тохтамыша // ПЛДР. XIV – середина XV в. С. 132, 189.

108

Дьяконов М.А. Указ. соч. С. 44.

109

Там же. С. 46–47.

110

Дьяконов М.А. Указ. соч. С. 45.

111

Памятники старинной русской литературы. – СПб., 1862. Т. IV. С. 184. Датировка: Дьяконов М.А. Указ. соч. С. 48.

112

АИ. Т. I. № 12. С. 21.

113

Там же. С. 22.

114

Там же. С. 77.

115

Памятники старинной русской литературы. – СПб., 1862. Т. IV. С. 185; ОР РГБ. Ф. 236. Д. 29. Л. 12–15.