Хроника пикирующего сознания. Бадри Горицавия

разве бы дарил тебе пионы?!

      Я веник лучше б подарил -

      В саду тропинки чище б стали.

      …………………

      Угости солдата сигаретой

      Ну а лучше – вместе покури:

      "Как ты, брат, обутый и одетый?

      Есть ещё патроны, сухари?

      Ты признайся – духом не ослаблен?

      В силах ты всё так же наступать?

      Бодр или слабостью ограблен?

      Можешь ты знамёна поднимать?"

      Так тебе отвечу на расспросы,

      Не кривя ни сердцем, ни душой

      Если б даже были гОлодны и бОсы

      Всё равно бы подвиг сделали большой.

      Нам ведь правда и земля дороже

      Та, что наших предков родила

      Пусть в атаке страх бежит по коже

      Лишь бы МАМА нас всегда ждала.

      Да и ты, что дал мне закурить

      Мне твоя, как счастье сигарета

      Не за дым хочу благодарить

      За участие – ЧИСТУЮ монету.

      Ты ведь сел со мною покурить

      Не побрезговал солдатской каши

      Ни ругать не стал и не хвалить

      Просто дал понять, что наши – НАШИ!

      Угости солдата сигаретой

      Ну а лучше – вместе покури

      Посиди – чаёк с одной конфетой

      Просто по душам поговори.

      ………………..

      Пьеса для Пузыря

      Посвящается З.

      Ой, неее! Я совсем не красноречива – и двух слов не могу связать. Писать тексты – это не про меня, – Зина неистово запротестовала и, крайне неожиданное для себя, такое пугающее предложение Германа, принялась быстро перечёркивать, вернее размазывать в воздухе своими белыми лёгкими ладошками. Замахала ими так перед собой, как будто рой пчелиный ринулся атаковать её красивое личико. Красные огоньки её длинных ноготков замелькали трассерными очередями, – Не-не-не-не-не-не! – громко, чётко и отрывисто озвучила она свой оборонительный пыл.

      – Ну, ты Зинка шпаришь! Как из пулемёта, – Герман прикрыл голову руками и чуть пригнулся, словно опасался, чтобы в него не попала шальная пуля.

      – Зииииинитчица, – вместе с протяжным и коверкающим правописание «и» выпустил Лёшка айтишник густой дымок самокрутки, сидя на подоконнике у приоткрытой фрамуги окна. Той самой самокрутки, которую с таким показным старанием и трепетным сладострастием пару минут назад сворачивал. Он даже постучал в стеклянную перегородку меж столами, чтобы Зина обернулась, посмотрела, как он подозрительно игриво и медленно облизывает языком клейкую ленту на сигаретной бумажке. «Кавендишшш», – в конце прошипел Лёшка, словно усмиряющий свою жертву удав, осознанно напустив на свои глаза похотливую поволоку и показал Зине искусно свёрнутую сигаретку. На столе рядом с компьютерной мышкой лежала жестяная круглая банка, разделённая в цвете на коричневую и белую половинки. В тёмной её части было выбито это самое шипящее слово по-английски Cavendish, а в белой призывно-красное – КУРЕНИЕ УБИВАЕТ на русском. И не одной крошки рассыпанного табака на стеклянной столешнице … Профессионал.

      – Дурак, – коротко контратаковала в ответ Зина и брезгливо махнула ручкой в сторону