Супердвое: версия Шееля. Михаил Ишков

Новый год, за ним последует июнь, и дело моей жизни будет перечеркнуто. Перспективы безнадежны…»

* * *

      «…Возвращаясь в пансион, где всем заправляла искалеченная фрау Марта, чья нелюбовь к режиму гарантировала мне и Толику спокойные ночи и возможность поговорить по душам, – я проклинал себя за легкомыслие, за неуместное во время «безнадежных перспектив» благодушие. Последние двести марок Франц выклянчил у меня под знакомство с дружком из абвера. Тот якобы согласился показать мне документы, относящиеся к концу двадцатых годов и, в частности, материалы, связанные с заброской Альфреда-Еско фон Шееля.

      Пора борову рассчитаться по долгам! Не хватало, чтобы он еще прицепил меня к какому-нибудь оппозиционеру, которыми кишел вермахт.

      Это никуда не годится!

      Насчет оппозиционеров – это не для красного словца! Имей в виду, соавтор, германский оппозиционер – не чета русскому, тем более красному. Оппозиционер на Востоке – это разнузданный бунтарь, герой-одиночка и террорист, способный на любой безумный поступок. Здесь это возмущенный ворчливый мещанин, для которого на первом месте всегда будет стоять исполнительность. Ни о каком безумстве без приказа он даже помыслить не может. Это в России можно игнорировать распоряжение начальника – подменить его болтовней, сослаться на обстоятельства, «тянуть», как мы любим выражаться, «резину».

      У нас, в Германии, это исключено…»

      «…в пансионе. Фрау Марта, потерявшая во время бомбежки ступню, но всегда бодрая, приветливая, в тот день совершенно расклеилась. Я не мог пройти мимо и остановился в дверях кухни.

      Хозяйка протянула мне похоронку на младшего сына

      В Германии не любят слов утешений. По крайней мере, в тот момент они были не нужны. У нас принято выразить соболезнование и пройти в свою комнату. Высшей мерой сочувствия можно было считать желание постоять рядом.

      Фрау Марта порывисто вздохнула.

      – Последний…

      После недолгой паузы хозяйка предложила:

      – Я могу сварить вам кофе, господин обер-лейтенант.

      – Фрау Марта, сварите из припасенного, колумбийского. Две порции. Мы полакомимся вместе.

      – Благодарю, господин офицер.

      Кофе, дружище, сближает людей куда теснее, чем слезы, алкоголь или барабанный бой.

      У меня в номере хозяйка рассказала мне о Рудольфе, своем «маленьком Руди», какой он был смышленый, ласковый, исполнительный мальчик. О фюрере, который послал Руди на смерть, она выразилась кратко – «ему совсем не жалко наших детей». Эта откровенность пришлась мне по душе.

      Я поинтересовался, как она собирается жить дальше? Бомбежки Берлина усиливались, в городе становилось небезопасно.

      – Если у вас есть родственники в сельской местности, может, лучше переселиться к ним?

      – Вы собираетесь покинуть пансион?

      – Нет, фрау Марта. Я останусь в «Черном лебеде», вы можете рассчитывать на меня, и все-таки предусмотрительность никогда не бывает лишней.

      – Мне