Не замужем. Ринат Валиуллин

показала я моему любимому мастеру, Мите. Я чувствовала себя с ним спокойно, как с любимой подругой. Было о чем поболтать. Ориентация не имела значения.

      – У меня три брата и папа – военные. В голове у них у всех уже был план жизни – устроенной, предсказуемой и почетной. Мальчики любили фильмы про войну и оружие, они пошли в то же военное училище, что и отец. С детства они видели цель и пытались в нее попасть. Они учились стрелять и жили ритуалами. У них не было в голове всякой ерунды вроде платья, балов и сцены. Только звездочки, и то не в небе, а на погонах. Особенная романтика, не все ее могут понять.

      – Так у тебя новый романтический период?

      – Мне тоже надо что-то менять, решила начать с прически. Срезать всю эту ерунду, локоны праздности и пустого времяпровождения. Мытья, начесывания, завивки и любования одним и тем же. Ну ты понимаешь, о чем я говорю.

      – Быть мальчиком однозначно удобнее. У них больше развлечений.

      – Потому что мальчику не обязательно быть красивым, – улыбнулась я загадочно Мите.

      – Да, это большое преимущество.

      – Тебе виднее.

      Митя был нетрадиционный, то есть я была в безопасности, то есть я могла быть откровенной, как со случайным незнакомцем. В этом кресле, как на детекторе лжи – сплошная правда. Врать не хотелось.

      – А тебе?

      – Я всегда знала, что не красива.

      Все мои красивые подруги рано или поздно зацикливались на внешности, и думали только над тем, как бы ее преувеличить и пусть ее в оборот, в смысле подороже продать. Похоже на гонку вооружений. Они были вооружены до зубов, помада, тени, блестки, часто забывая, что главное их оружие – это молодость, а не светлые волосы, голубые глаза и пухлые губы, которым они должны были своим поведением. Я была лишена этого приложения. Возможно, поэтому меня не воспринимали как девочку. В какой-то момент я отключила в себе это приложение – сексуальность – и почувствовала себя очень комфортно.

* * *

      – Пока не попала ко мне.

      – Ты себе льстишь, Митя… и мне. Но продолжай, это так приятно – верить.

      – Чистая правда.

      – Думаешь, волосы врут? – улыбнулась я. – Какая-то беда, жирные на второй день уже.

      – Это нервы или гормоны шалят. Пойдем, помассирую твою головушку под водой.

      – Обожаю твои пальцы. Из тебя вышел бы неплохой пианист.

      – Из себя, – усмехнулся Митя.

      – Это тебе не грозит, ты такой спокойный. Я хочу сказать, хорошо не вышел, вдруг понравилось бы, кто бы меня тогда стриг. И вообще музыка – это такая мука.

      С семи лет меня мучали сольфеджио. Мне нравилось играть на фортепьяно, но в музыкалке было все очень строго, как на войне, не дай бог нажать не на ту клавишу. Экзамены для перехода в следующий класс были сущим адом, училки, как надзиратели. Вот на что обрекли меня мои родители. Я все могу простить родителям, кроме музыки. Они не разрешали слушать мне современную музыку. Классика и гаммы на завтрак, обед и ужин, это было настоящим насилием над подрастающей личностью. Наверное, это делалось для того, чтобы держать меня подальше