Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести. Пётр Некрасов

что-нибудь, когда он на тебя орал?

      – Топор? – Таня уже не плакала, даже слабо усмехнулась.

      – Да что угодно. Держал он что-нибудь в руках?

      – Ничего не было, – Таня красиво пожала плечами, перед тем как снова ссутулиться.

      …Главный ужас в чём? Незнакомого мужика у моста пристукнули дубиной, которую кто-то ночью подобрал у костра в нашем лагере. Я плохо знаю Виктора Светлова. Может быть, он псих, который, поругавшись с девушкой, кинется убивать случайного прохожего, попросившего закурить. Мне так не кажется, но чужая душа, конечно, потёмки. Гораздо важнее другое. Светлов, взбешённый изменой любимой девушки, наорал на неё и бросился к шоссе. В руках у него ничего не было – ни топора, ни дубины. В лагерь он не возвращался, про рюкзак и не вспомнил. Да и зачем специально возвращаться? Не настолько Светлов безнадёжный романтик, чтобы суковатую дубину в лесу не найти, если уж очень нужна.

      – Танюша, ещё вопрос можно? Светлов одет был нормально? В куртке, в кепке?

      – Так он всегда в куртке и в кепке! И по телевизору. И в кино. И когда целуется, тоже в кепке! – голос Тани дрожал, как видно, быть возлюбленной гения нелегко. Но интересно.

      – А после всего этого ты куда пошла?

      – В лагерь пошла. В палатку. И заснула там.

      – А когда в лесу кричать начали? Проснулась?

      – Не просыпалась я! И тебя я тоже не будила. Не будила я тебя ночью!

      – А заснула быстро?

      Саша с Таней шли по дороге рядом. Случись такое вчера, Таня, наверное, умерла бы от счастья. Сейчас она оставалась живой и даже довольно раздражённой:

      – Нет, не быстро я заснула. Полчаса в себя приходила после этого скандала.

      – Кто-то в лагере ещё не спал?

      – Да нет. Тихо было. Я слышала, как шишки с сосны падают.

      …Поверим Тане – Светлов в лагерь не возвращался. Поверим Тане ещё раз – он ни за что не бросил бы свою кепку. Этот самовлюблённый гений, этот Виктор Сергеевич, если он кого-то решил убить, но уронил при этом кепку, он кепку сначала поднимет, отряхнёт и наденет, и только потом бросится в смертоносную погоню. Да ещё и на глаза её натянет пониже. Что бы там ни было, но кепка не останется валяться где-то в стороне от тропинки, да ещё заляпанная кровью…

      – А не самому Витьке Светлову голову проломили? – помнится, спросил Марецкий.

      У моста лежал труп. Но мы не обшаривали всю излучину, берег реки, высокую траву. Этим сейчас займутся приехавшие по вызову сыщики. И если где-то там лежит с проломленным черепом гениальный бард, а я бодро шагаю прочь, запихав окровавленную кепку к себе в рюкзак… Получится неловко…

      Впрочем, кепку Светлов мог обронить ещё в одном случае. Нарочно. Если сошёл бы с ума и решил убедить всех, что его дурацкая песенка – больше, чем песенка. Что в нем и правда воскрес давно покинувший этот мир маньяк с почтовой сумкой на плече.

      И только так можно объяснить подожжённый муравейник.

      А теперь поверим Тане Таволгиной в третий