Мертвая зыбь. Юхан Теорин

вполуха, потому что надо заплатить по счетам, купить продукты, и муж неизвестно где…

      – Я учила Йенса надевать сандалики самостоятельно. Это заняло все лето… – Она через силу улыбнулась, в первый раз за все время. – Все лето! Но к осени он уже справлялся сам… Потому-то и удрал в тот день. Сам надел сандалии. Зачем я его научила? Если бы он не умел…

      – Не думай об этом. Ты сама знаешь, что это не так.

      – Ты не понял… Я научила его надевать сандалии, чтобы самой это не делать. Время экономила…

      – Ты не должна себе винить.

      – Спасибо за совет… Вообще-то я занимаюсь этим уже двадцать лет.

      Наступила гнетущая тишина. Юлия вдруг поняла, что белые детские косточки на каменистом берегу в Стенвике ушли в прошлое. Теперь она видела перед собой Йенса, своего сыночка, как тот, высунув язык от усердия, застегивает непослушными пальцами ускользающие ремешки.

      – Кто нашел сандалик?

      – Не знаю… Прислали по почте.

      – От кого?

      – Отправитель не указан. Пришел коричневый конверт, а что там на штемпеле, я так толком и не разобрал. Но, похоже, отправлен отсюда. С Эланда.

      – И никакого письма?

      – Ничего.

      – И ты даже не предполагаешь, кто его послал?

      – Нет, – сказал Герлоф, не глядя Юлии в глаза. Уставился на стол и замолчал. Догадывается, решила Юлия, но говорить не хочет.

      Она вздохнула.

      – Но есть и еще дела. – Герлоф почувствовал, что надо прервать молчание. «Есть еще дела». На большее его не хватило.

      – Какие дела?

      – Ну…

      Герлоф растерянно поморгал и уставился на дочь. Забыл он, что ли, зачем ее вызвал? У Юлии тоже словно отшибло память. Она вдруг сообразила, что даже не поинтересовалась, как живется отцу, не посмотрела его комнату. Сандалик занимал все ее мысли. Только подержать в руке.

      Она огляделась. Про себя отметила, где расположены кнопки вызова персонала, – как медсестра. А как дочь… как дочь она обнаружила, что отец перевез с дачи все памятные предметы. Три лакированные дощечки с названиями его парусных лайб… «Летящая по волнам», «Ветер» и «Нор»[3]. Дощечки были аккуратно прибиты над черно-белыми фотографиями судов. Капитанский сертификат в рамке под стеклом, украшенный несколькими печатями, в том числе сургучной. На книжной полке – судовые журналы в кожаных переплетах, а рядом – две крошечные модели парусников, каждая в своей бутылке.

      Прямо как в музее мореходства, подумала Юлия. Ни пылинки, все блестит. Она вдруг поняла, что завидует отцу, – он может жить здесь со своими воспоминаниями и не входить в контакт с внешним миром, где надо все время к чему-то стремиться, доказывать, что ты молод, умен и полон энергии. Он не должен ничего и никому доказывать.

      На ночном столике – Библия в черном переплете и несколько баночек с лекарствами. Юлия покосилась на письменный стол.

      – Ты даже не спросил, как я себя чувствую, Герлоф, – тихо сказала она.

      Герлоф наклонил голову.

      – А ты даже не назвала меня папой.

      Молчание.

      – И

3

Нор (Nore) – песчаная отмель в устье Темзы.