Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе. Светлана Дорошева

страх смерти заверениями в том, что жизнь продолжится за гробом, вы тут заняты прямо противоположным: успокаиваете человека, что вот, мол, отмучался, и даст Будда – на этом все!

      – Типа того… – Принцесса улыбалась так, словно она лично и успокаивает весь китайский народ. – Итак, ты выросла в тибетском бардо. Продолжай про художников!

      – Итак, я выросла в тибетском бардо, представь. Я постоянно испытывала недоумение перед миром и тем, как витиевато все в нем устроено. Вот, скажем, ты собираешь в посадке каштаны для поделок в садике, а из-за дерева выходит угрюмый человек и распахивает перед тобой плащ. Что думать? Я научилась просто принимать, что так бывает, и это – часть мира. Или, например, сердитая усатая воспитательница в детском саду ставила на подоконник тех, кто не спал в тихий час. Как это понимать? Я понимала так: мир скроен на эдакий манер, что если кто не спит в тихий час, то он стоит на подоконнике без трусов. Воспринимала как данность. Так есть, и все тут. А эти люди с фотоаппаратами в посадке? Часто это бывали пары – муж и жена, парень и девушка или даже дети чуть постарше нас. Очень дружелюбные, к тому же с конфетами. Играли с нами в прятки, прыгали через погреба… Что? Ну, погреба – это такие глубокие ямы, где люди хранят картошку. Не спрашивай… И вот они фотографировали, как мы играем, залезаем на деревья, сидим на корточках. Давали конфету и просили поднять платье, «чтоб было видно трусы». Все это ласково – мол, если стесняешься, встань спиной.

      А теперь подними юбочку! Приспусти трусики. А если три конфеты? Вон смотри – твоя подружка только что сфотографировалась и уже ест конфеты! На всех может и не хватить… И ты вроде понимаешь, что делаешь что-то плохое. Но ведь как работает детская мысль? Да и взрослая, если уж на то пошло: либо ты плохой человек и делаешь что-то очень нехорошее, либо… это нормально. И тогда единственный способ доказать, что это нормально, – продолжать это делать. Мы и фотографировались. Странно, конечно.

      Но не более, чем говорящий волк в сказке. Наверное, так надо – думали мы. Я хочу сказать, что знала лишь один способ обработать мир – принимать к сведению, что в нем есть бледные люди в плащах, бусы из рябины, морг, трамваи, люди с фотоаппаратами, бадминтон, шмели, скучные новости по телевизору, одуванчики, говорящий волк, красные нудисты, конфеты, ядовитые перстни, компот и страшная усатая воспитательница. Мир вливался в меня одним сплошным потоком, не разделяясь на хорошее и плохое, реальное и выдуманное. И был слишком странным, чтобы всякий раз задаваться вопросом: «А это нормально или нет?» Я просто замечала: бывает и так. Часть бардо.

      Принцесса слушала, почти не перебивая и неотрывно глядя мне в глаза. Я знала этот взгляд – тайная радость узнавания, когда собеседник вдруг из-за случайного внутреннего сбоя или, скажем, парада планет вдруг роняет свою социальную маску, скроенную из разговоров о погоде и прочей светской чепухи, и раскрывается, как соцветие ночных флоксов. Я почувствовала к ней родственную нежность. Мне тоже нравилось слушать людей без маски.

      Принцесса освежила бокалы, стянула одну из моих