Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе. Георгий Владимов

молча кивнул, как будто это к нему относилось, и от этой нелепости генерал еще сильнее обиделся. В ослепляющем гневе он не находил, какие еще слова бросить в умученное лицо, ставшее ему ненавистным, да с трижды теперь ненавистными усиками. И еще больше гневило его, что лицо это было сама виноватость, даже как будто искривилось от сдерживаемых слез.

      – Что кривишься! Плакать он мне тут собрался!

      – Товарищ командующий, – робко воспротивился майор, – да разрешите же объяснить… Я ведь как подумал…

      – Чем ты «подумал»?

      – …зачем нам на тот берег инвалидов тащить?

      – Умник ты! «Инвалидов»! И хрен с ним, что башня не крутится. Он – танк. У него еще мотор есть. И броня. Мне на том берегу любая колымага сгодится, только бы двигалась.

      Ничего, разумеется, не решали эти два танка, но они грозили стать началом в цепи непредвиденных осложнений, а цепь эта всегда начинается с дурацких мелочей. Всегда раздолбай найдется – испортить праздник. И хотя генерал понимал хорошо, что до праздника еще очень далеко и что командир этот вовсе не раздолбай и заслуживает не нагоняя, а благодарности, и даже есть резон в его оправдании – хотя бы суеверное нежелание начинать ответственную операцию с «инвалидами», – но не мог примириться, что уже какая-то мелочь вторглась в его план, а пуще не мог примириться, что у кого-то могли быть свои суеверия, кроме его собственных. Недопустимой роскошью казалось ему сейчас, чтобы у каждого в армии были суеверия.

      – Товарищ командующий, – сказал майор, вытягиваясь и бледнея, что стало различимо даже в полумраке, – можете меня отстранить, если не справился. Но разрешите…

      – Что-о?! – перебил генерал и в изумлении даже отступил на шаг, разглядывая его как будто впервые. И кажется, в эту минуту оба они поняли каждый свое. Майор – что можно было и взять этих «инвалидов», вреда бы они не принесли, а польза была бы, да хоть лязгу побольше и реву, а генерал – что можно было их и не брать, пользы только и есть, что реву и лязгу. – Нет уж, иди воюй. С чем есть. И задачу мне выполни. А не выполнишь – под трибунал пойдешь…

      Он кинул взгляд на платок на земле, которым только что отирал руку, и осознал, что притихшие экипажи наблюдают эту сцену – в сущности, безобразную, поскольку он распекал командира при подчиненных, – и наблюдают не столько с любопытством, сколько с угрюмым осуждением.

      Огромный детина, и мускулистый, и полный, сидевший на броне с котелком между колен, звякнул ложкой, сам от этого звука вздрогнул и поспешил сказать:

      – А может, и не придется, товарищ командующий, под трибунал? Выполним мы задачу. Неуж не выполним?

      Генерал бросил взгляд на его добродушное, лунообразное лицо – и еще раздражился: зачем такого верзилу в танке держат, где и щуплому тесно, ему бы милое дело в пехоте, в рукопашной поработать. И тут же вспомнил, что, бывает, приходится соединять разорванную гусеницу, и вот где пригождаются эти медведи. Вот этот луноликий, голыми руками взявши концы, багровея, стянет их и будет держать, покуда