Спи со мной. Пробуждение. Натали Стердам

слова вырывались у Эвы, когда она клала ладонь на двигающуюся между бедер голову Зейна и шептала, зарываясь пальцами в зеленые кудри: «Продолжай, не останавливайся… Как хорошо, боже, как хорошо…». А он ласкал ее горячим языком, как он умеет, как тогда, в Колизее, ласкал меня…

      – Ragazza, что за чудесная ночь! – Бьянка обнимает меня за плечи, другой рукой окидывая отделяющую остров от города лагуну и приближающиеся огни Венеции. Янтарный аромат амбры усиливается. – Я рада, что ты согласилась поехать! Мы вместе отметим начало фестиваля и конец лета!

      Смотрю на нее, чувствуя приятное тепло от этого спонтанного прикосновения, а затем перевожу взгляд на сидящего у противоположного борта катера Яна.

      – Спасибо, что не дали провести вечер в одиночестве.

      Я действительно благодарна за приглашение, хотя до сих пор не понимаю, зачем Бьянка окликнула меня, когда я выходила из отеля с заряженными аккумуляторами, планируя прогуляться с камерой по Лидо. Судя по тому, как Ян и Бьянка глядели друг на друга днем, я в их компании лишняя. Но если бы отказалась, мысли о Зейне и Эве мучали бы меня до утра.

      Красное кружево. Упавшая на пол рубашка. Раздвинутые ноги. Прирученное пламя.

      Поджимаю губы. Лучше бы я пребывала в неведении, воспринимая Эву как картонную бывшую своего мужчины – женщину, которая всегда хуже, злее, неинтереснее просто потому, что он был с ней. Но видео в социальных сетях придало ее личности объем, показало ту Эву, которая смогла если не влюбить в себя джинна, то задержать рядом на несколько лет. Она не была для Зейна красивой, но случайной любовницей, о которой забывают, расставшись наутро – без обид и выяснений отношений, сдержанно и равнодушно.

      У них есть общее прошлое, совместные воспоминания, которых в разы больше, чем у нас с ним. И это сводит с ума, несмотря на то, что самого Зейна здесь нет и нам некого делить. Сжимаю висящий на шее перстень. Или я ошибаюсь?

      Стараюсь избавиться от навязчивых образов, но они преследуют меня и когда мы причаливаем у Сан-Марко, и когда идем по Венеции в поисках открытого ресторана, и когда заходим в маленькое, не отмеченное на карте кафе, пожилой хозяин которого уже собирается уходить, но, узнав Бьянку, разрешает нам остаться. Образы скребутся в душе – яркие, отвратительно реалистичные, они вынуждают механически смеяться над шутками Яна, заслоняют звонко хохочущую с бутылкой искрящегося просекко в руке Бьянку. Я злюсь из-за того, что не могу перестать думать о Зейне и Эве, раз за разом представляя их вместе, и пробую расслабиться с помощью алкоголя. Наверняка после будет плохо, но прямо сейчас я отказываюсь бороться с одолевающим наваждением без допинга.

      Когда пустеет первый бокал, я перестаю прокручивать в голове видео с полуобнаженной Эвой и направляющимся к ней Зейном. Вместо плодов разгулявшегося воображения наступает блаженное ничто.

      Когда пустеет второй бокал, мне удается ухватиться за нить разговора, сосредоточившись на рассказе Бьянки о каком-то американском режиссере.

      – И тогда он сказал