Катарина. Кристина Вуд

присутствовал в каждом русском селе и даже в городской суете. Особенно поразило огромное количество велосипедистов – они были на каждом шагу, их было едва ли не больше, чем пешеходов. На них ездили все: молодежь, дети и даже старики.

      Напрягал лишь вывешенный на каждом шагу черный крест с загнутыми под прямым углом концами в белом кругу на фоне красного цвета – символ нацисткой Германии. А таблички с неизвестными надписями и окружающая немецкая речь, раздававшаяся со всех сторон, еще больше нагнетали обстановку. С немецким языком у меня были довольно-таки напряженные отношения. В школе преподавали его достаточно посредственно, так сказать для галочки. Все, что я умела – выловить из двух предложений парочку знакомых слов и мысленно перевести их, а все остальное приходилось додумывать самой.

      Мне было дико наблюдать, как в Германии продолжали мирно жить, когда на нашей земле каждый день гибли сотни людей. Я не могла спокойно смотреть на красиво высаженные цветочки на балкончиках, на идеально отглаженные шторы на окнах с нелепыми бантами, как люди спокойно отоваривались в местной пекарне, как звонко смеялись мимо пробегающие дети, играя в салочки, и бесконечное количество раз мимо проезжали женщины и мужчины на велосипедах.

      Словно и не было войны…

      На улице было слишком тепло и солнечно. Подобная чудесная погода никак не сочеталась с нашей молчаливой «похоронной» процессией. Мне знатно припекало пальто, а Анька закатала рукава тяжелой ватной куртки. Она не оставила телогрейку в вагоне потому как опасалась, что в дальнейшем у нас могут отобрать теплую одежду, и мы можем остаться ни с чем.

      Офицер и солдаты молча вели нас по городу. Прохожие местные жители пускали молчаливые любопытные взгляды исподлобья. Они были словно из другого мира: шляпы с перьями и кожаными штанами у мужчин, дети в красивых пиджачках и штанишках, женщины в дорогих платьях до колен, подчеркивающие утонченные фигуры, а также с элегантными шляпками и кожаными сумочками в руках.

      Но на одной из вырастающих от железнодорожного вокзала улиц нас встретили сердобольные немецкие женщины. Они провожали нас со слезами на глазах, громко плакали навзрыд, что-то выкрикивали, кто-то даже осмелился кинуть в нашу сторону одежду и еду в пакетах. Несколько молодых девчонок подобрали вещи и еще с минуту благодарили сострадательных немок.

      От подобного зрелища у меня образовался ком в горле.

      Они знали, что нас ожидало. Немки все знали, глубоко жалели и сочувствовали нам. Их было всего около пятнадцати человек, они утирали слезы белоснежными платочками и выкрикивали какие-то слова. Хоть они и не проявляли никакой враждебности по отношению к нам, не презирали и не бросали в нас камни, мне вдруг стало жутко. От страха на голове зашевелились волосы, а из потных ладоней то и дело норовился выскочить чемодан.

      Что же нас ожидало, если даже чопорные немецкие женщины вдруг страшно сострадали нам?

      Испуганные, голодные, продрогшие от холода и неизвестности, мы даже не подозревали в какой город нас привезли. Я мельком оглядела