Омытые кровью. Сергей Зверев

который приставал к медсестричке в больнице.

      Увидев меня, он пошел на сближение, и я смог рассмотреть его во всех подробностях при свете дня. Ну что ж, высок, плечист, смугл, по виду лет двадцать пять, в вышитой рубахе и лихо заломленном картузе. И настолько хорош он был своей какой-то нахальной цыганской привлекательностью, что мне тут же захотелось еще раз засветить ему кулаком в подбородок.

      – Чего надо? – недружелюбно спросил я, напрягаясь, готовый к любому развитию событий.

      Что его сюда принесло, спрашивается? Жаловаться пришел на меня или дальше конфликт продолжать? Конечно, вытаскивать с рабочего места уполномоченного ОГПУ, чтобы учинить ему разбирательство с мордобоем, пальбой или ножевыми ранениями – это слишком. С другой стороны, по практике своей я убедился, что предела человеческой глупости, наглости и самоуверенности просто не существует. Что у таких баранов в голове – предсказать трудно.

      И представление не замедлило начаться. Хулиганствующий субъект, подойдя ко мне, вдруг вздохнул поглубже да рухнул на колени.

      – Не губи! Пьяный был! – заголосил он.

      – Ты чего творишь? – изумился я. Поборол в себе порыв тут же кинуться к нему и поднять его на ноги. Так можно и финку в живот получить – черт знает, что он задумал.

      – Не погуби, начальник! Не погуби!

      Я с ужасом подумал, что он сейчас начнет биться лбом о брусчатку, как в церкви, и гаркнул:

      – А ну встать!

      Да, сейчас не те времена, чтобы на коленях ползать. Теперь даже к стенке стоя ставят.

      – Пьяный был, – поднявшись, отряхнувшись и потупив взор, голосил парень. Глаза он упорно прятал в пол. – А пьяному его язык не принадлежит. Сам болтается. А так и советскую власть, и ОГПУ я люблю. Они трудовому человеку как родные.

      Так вот оно какое, признание народное. Похоже, меня в городе уже боятся.

      – Как тебя зовут? – спросил я.

      – Хватовы мы. Артем Александрович. С кооперации. Тоже, можно сказать, власти нашей служу.

      – Ладно, живи. Авансом. По средам я людей не расстреливаю, – сказал я, гордо выпятив грудь, ощущая себя сейчас величественным. – Будешь еще советскую власть костерить, или медсестра на тебя пожалуется – ну тогда не взыщи. Все припомню.

      – Я понял. Не повторю.

      А у меня вдруг возникло неприятное ощущение. И чего я, как павлин, хвост распушил? Вроде и порядок навел, и сатисфакцию получил. А все равно честнее – просто зарядить по-мужски в ухо. Тут же получается – я еще и власть свою использую. Впрочем, никуда теперь от этого не деться. Власть у меня есть, и она всегда со мной. Надо просто не кичиться ей. И не наслаждаться. И не злоупотреблять. Хотя нам еще преподаватель на курсах говорил – эта самая власть такая зараза, с ней справиться в душе тяжело. Оглянуться не успеешь, а ты уже и не коммунист, а такой сатрап мелкого розлива, и сам не замечаешь этого.

      Я махнул рукой. Мол, ступай.

      Хватов поднял глаза. Быстро так взглянул. Мимолетно, все еще угодливо улыбаясь. Но глаза… Видел я такие глаза. Они обычно бывают у людей,