Гайда!. Нина Николаевна Колядина

от тревожных мыслей, но, как оказалось, ненадолго. Стоило ему вспомнить про мать, и тревога вновь появилась в сердце.

      «Хоть бы папочка поскорее пришел, – подумал Аркаша. – Поговорили бы обо всем. Решили бы, как нам всем дальше жить. Может, все еще и наладится…»

      Он сложил на столе руки, как делал это восьмилетним мальчиком еще в приготовительной школе, и положил на них голову. Мысли в ней крутились не самые радужные…

      То, что между родителями происходит что-то неладное, он понял еще зимой. А может, все началось даже раньше – в конце осени. Просто сначала он этого не замечал. Правда, когда в октябре к ним приезжал Кузьма Васильевич от папы, удивился, что мама не выразила такого восторга, как он и Таля. Олю и Катю Аркаша в расчет не брал – они еще маленькие. Даже тетя всплакнула от радости. А вот мама почему-то особого волнения не проявила. Они с Талей, которая тоже это заметила, списали все на мамину занятость на работе, на усталость да на ее обычную сдержанность.

      Потом брат с сестрой стали замечать, что у Натальи Аркадьевны меняется характер: обычно строгая, требовательная к детям, она становилась все более равнодушной, порой даже безучастной и к ним, и ко всему, что происходило вокруг. Даже Аркашу перестала ругать, когда он начал пропускать занятия в училище. Нет, конечно, причины на то у него были уважительные: то в Совет надо зайти, то в большевистский клуб, то в редакцию «Молота», но никаких объяснений от сына мать даже не требовала, чего раньше и представить было невозможно.

      – Адик, посмотри сюда, – сказала как-то Таля, протягивая брату исписанный знакомым почерком листок бумаги.

      – Ну, смотрю. Это папино письмо. Ты хочешь, чтобы я его прочитал? – удивился Аркадий. – Ты ведь мне его уже показывала.

      – Адик, посмотри еще раз! – не отставала девочка. – Обрати внимание на последние строчки!

      Аркаша взял листок и вслух прочитал:

      – «Крепко целую тебя, моя дочурка. Поцелуй за меня Адю, Олю и Катю, а также тетю».

      – Ну, и чего тебе тут не ясно? – начал было возмущаться Аркаша, но осекся, так и не произнеся больше ни единого слова.

      – Ясно? – тихо спросила брата Таля.

      – Ясно, – ответил тот. – Ясно, что маму он уже не целует. Раньше никогда такого не было.

      Какое-то время оба в растерянности молчали. Потом Аркаша посмотрел в глаза сестры – такие же светлые, как у него самого и у их отца, – и твердым голосом произнес:

      – Не знаю, чем все это кончится. Но в одном я уверен точно – папа ни в чем не виноват!

      Лицо девочки нахмурилось, тонкие, цвета спелой пшеницы брови сошлись на переносице, губы начали нервно подергиваться.

      – Никогда ее не прощу! – воскликнула Таля.

      По ее щекам покатились крупные слезы…

      «Ну почему, почему все это происходит с нами? Ведь нам было так хорошо всем вместе, пока папа не ушел на фронт! – предавался размышлениям Аркаша, не замечая, что рукава рубашки, на которых лежит его голова, постепенно становятся мокрыми. – Неужели