Родная. Мари Рейн

разрушить его, жилище трясло, ведьма верещала: «Оля! Оля!». Она открыла глаза и увидела над собой орущую и трясущую ее за плечо маму.

      – Вставай! Я кому говорю?

      – Мама? – спросонья Оля мало что понимала. – Ты пришла? Что случилось?

      – Это ты мыла мою кружку сегодня? – спросила Лариса Петровна, будто были другие варианты.

      – Да… Я.., – запиналась девочка, понимая уже, что где-то она провинилась.

      – Ты куда её поставила?

      – В.. в… Шкаф.

      – Я тебя ещё раз спрашиваю, ты, куда её поставила, бестолочь?! – мама с силой рванула ребенка за шиворот пижамы, стащила с кровати и приволокла на кухню.

      – Куда? Куда ты её поставила? – как паршивого щенка, который нашкодил, она подняла ее и тыкала ребенка вглубь шкафа, трясла, выбивая душу, мама.

      – Вот сюда! – Оля указала на то место, куда смогла дотянуться.

      – А зачем сюда, если она всегда стояла тут, – продолжала кричать мать, указывая на место, чуть левее и выше положенного.

      – Я туда не достаю! – всхлипнула Оля.

      – Ах, не достаю! Вот тогда и не трогай мои вещи!

      Оля не понимала, в чем она была виновата, всё, что могла сделать в ответ – лишь защищать себя, закрываясь руками. Но Лариса Петровна умела заставить почувствовать себя никчемной.

      Годами позже, у психотерапевта, рассказывая эту историю, Оля скажет, что она чувствовала себя униженной. Она не знала, как себя вести, чтобы не расстраивать маму. А мама расстраивалась и кричала почти по каждому поводу, и если крик, как эмоция становился понятнее девочке, то полное игнорирование – нет.

      Второй класс. Задали учить таблицу умножения. Цифры не давались Оле, она постоянно об них спотыкалась.

      – Дважды один – два, дважды два – четыре, дважды три – восемь. Ой, шесть.

      – Дебилка! Так трудно понять, что все последующие цифры увеличиваются в два раза?! – Лариса Петровна отвесила подзатыльник. – Чего глаза вытаращила на меня? Учи! Тупица! Не сядешь жрать, пока всё не выучишь!

      – Ну, мамааа. Я не смогу за один день, я не понимаю, – со слезами отвечала девочка.

      – Захочешь жрать, выучишь! Папашкино отродье! Ненавижу тебя, тупоголовая, – мать схватила дочь за волосы, намотала косу на руку и силой, как приблудную животину, стала тыкать в учебник по математике.

      – Учи, мразь! Учи! Пока тебя не убила!

      Затем мама могла спокойно расхаживать по квартире и делать вид, что дочери не существует.

      – Мама, проверь меня, я всё выучила! – выла Оля.

      – Нет у тебя матери! Отстань!

      – Мамоочкааа, пожалуйста, послушай меняяя, я хочу рассказать, я всё выучила, честно.

      Но женщина спокойно занималась домашними делами, игнорируя мольбы дочери.

      «У меня не было ощущения, что я ей нужна. Она почти всегда была занята. Я была неким приложением её жизни. Нет, были и хорошие моменты. Они выглядели показными, на публику. Когда она меня игнорировала, я не понимала из-за чего, просто догадывалась, что