Искусство ведьмовства. Обучение. Екатерина Богданова

же, что не то сотворила, ругать сейчас будут.

      – Успокойся, не буду я тебя ругать, девочка. Я поговорить с тобой хочу, – похлопала меня по плечу старушка.

      Я зыркнула на неё исподлобья, но злобы в глазах не приметила. Успокоилась чуть и поглядела уже смелее.

      – Присаживайся, Весения, – указала на стул возле длинного стола Евдора.

      А как я села, так устроилась рядом и испросила:

      – Можно называть тебя Веся?

      – Можно, – улыбнулась я чуть. – Меня мама так кличет.

      – Так вот, Веся, а расскажи мне, как впервые твоя сила проявилась, – попросила матушка Евдора.

      Я призадумалась, потеребила косу и заулыбалась.

      – Не бойся, рассказывай, – поторопила меня бабушка.

      – В общем так, дело было по весне, мне как раз одиннадцатый год только пошёл, – начала я. – Бык наш тягловый, Дудонька, на пашне ногу подломил и батюшка его забить удумал. А я больно Дудоню любила, он, знаете какой ласковый был, с рук ел, а глазищи такие большие, чёрные, как ночка безлунная. Принялась я просить лекаря позвать, да кто ж меня малую послушает. Забили Дудоньку, прямо на дворе, пред кухонным оконцем. Матушка воду грела и проглядела меня, а я всё видала. Выбежала на двор, на батюшку бросилась, кричать начала да руками махать. Потом к Дудоне кинулась, припала на тёплый ещё бок и заревела. А Дудоня возьми и растворись, как туман поутру. Батюшка сперва растерялся, а потом осерчал больно, мерзостью окрестил и в дом погнал. Три дня не выпускал меня из дому и корил за то, что кровь поганую переняла. Я тогда ещё не знала, о чём он. Это потом уже мне порассказали, что прабабка у меня ведьмой была.

      – А дальше что? – подалась вперёд Евдора.

      – Дальше? А дальше, через три денёчка мне батюшка приволок сучонка замершего, псина наша дворовая, Тявка, принесла и приспала. А батюшка мне, девке малой, этого детёныша замершего к ногам бросил и испрашает: «И его приберёшь?». Я, как на эту кроху глянула, так ноги и подогнулись. Упала на коленки да заревела над щеночком. А он возьми и разойдись туманом утренним. Вот тогда батюшка и позвал шептунью нашу слободскую. А она уже поведала мне, что я ведьма, и не отшептать это ни травами, ни заговорами. Мы с ней сговорились, что я буду себя держать, а она батюшке скажет, будто убрала мерзость.

      – И что, больше ты силу не показывала? – дугой бровь белую матушка Евдора выгнула.

      – Ну бывало… – засмущалась я совсем.

      – Говори, не бойся, – улыбнулась старушка.

      – У подружки моей матушка от хвори зимней умерла. Дарька так ревела, так горевала. И мне её горе отозвалось в душе, тоже реветь да горевать принялась, за подругу-то. Весь вечер у оконца открытого просидела, воздухом студёным слёзы охолонить пыталась. А поутру под оконцем из снега цветни и повылезали, да зацвели. К ночи, правда, вымерзли, да батюшка приметить успел, – как на духу рассказала я.

      – И всё? – сощурилась матушка Евдора.

      – Ну было ещё, утопленницей всплывала, девок на купании попугать хотела, – совсем уж застыдилась я.

      – Прямо таки утопленницей? – улыбнулась матушка.

      – А