Полет шершня. Кен Фоллетт

твоя. А известно ли тебе, что можно пойти в тюрьму только за то, что держишь ее в кармане?

      Разговор о тюрьме не был пустой угрозой – Петер служил в полиции.

      – В городе их читают все, – с вызовом произнес Харальд, на самом деле испуганный: у Петера достало бы вредности его арестовать.

      – Здесь тебе не Копенгаген, – важно заявил тот.

      Харальд знал, что Петер не упустит шанса унизить Олафсенов. Однако он медлил, и Харальд понял почему.

      – Ты будешь выглядеть как дурак, если арестуешь школьника на Санде за то, что полстраны делает совершенно открыто. Особенно когда все знают: у тебя зуб на моего отца.

      Петер явно разрывался между желанием уесть Харальда и опаской сделаться всеобщим посмешищем.

      – Никто не может нарушать закон, – буркнул он.

      – Чей закон – наш или немецкий?

      – Закон есть закон.

      Харальд почувствовал себя уверенней. Петер не стал бы подобным образом держать оборону, если бы собирался на самом деле его арестовать.

      – Ты говоришь так потому, что твой отец зарабатывает кучу денег, развлекая немцев в своей гостинице!

      Удар попал в цель. Гостиница и ресторан пользовались популярностью у немецких офицеров, которым было что тратить в отличие от датчан. Петер вспыхнул от злости:

      – А твой отец мутит воду, проповедуя в церкви неповиновение.

      Это была правда: пастор осуждал нацистов, опираясь на тезис «Христос был еврей».

      – Он что, – давил Петер, – не понимает, сколько проблем возникнет, если люди взбунтуются?

      – Конечно, понимает. Основатель христианской религии сам был, что называется, возмутитель спокойствия.

      – При чем тут религия? Я должен следить за порядком здесь, на земле.

      – Какой, к черту, порядок, когда мы под захватчиками! – вспыхнул Харальд, выплеснув раздражение, скопившееся за этот незадавшийся вечер. – С чего это немцы решили, что они могут нами командовать? Следует дать им пинка под зад, и пусть катятся с нашей земли подальше!

      – Нельзя ненавидеть немцев – немцы наши друзья, – произнес Петер с добродетельным самодовольством.

      – Как я могу ненавидеть немцев, ты, олух! – взвился Харальд. – У меня у самого немцы в кузенах!

      Сестра пастора вышла замуж за процветающего дантиста из Гамбурга, который в двадцатых приехал на Санде отдохнуть. Их дочь Моника была первой девушкой, с которой Харальд поцеловался.

      – Они страдают от нацистов почище нашего! – воскликнул он.

      Дядя Иоахим был еврей, и, несмотря на то что крещеный и старшина в своей церкви, нацисты сначала разрешили ему лечить только евреев и, таким образом, разрушили его клиентуру. А год назад его арестовали по подозрению в хранении золота и отправили в особую тюрьму – концентрационный лагерь в баварском городке Дахау.

      – Люди сами навлекают на себя неприятности, – поделился своей житейской мудростью Петер. – Не должен был твой отец разрешать сестре выходить за еврея. – Он швырнул газетку оземь