Френдзона. Она под запретом. Мила Александровна Реброва

ходить мыслительный процесс.

      – Ты две недели меня уговаривала. А теперь что, пошла на попятную? – поддразнил я ее, зная, как она это не любит, готовая принять любой брошенный вызов.

      – Уговаривала и всё еще хочу это сделать! – кивнула она в подтверждение своих слов. – Но…

      – Но что? Сомневаешься в своем искусстве и боишься, что мне всю жизнь придется ходить с корявым рисунком? Тогда точно придется за меня замуж идти, Булочка, – драконил я ее детским прозвищем. – Ведь с таким торсом мне ни одна девчонка больше не даст…

      – А я, значит, дам?! – возмутилась она. – Мне, значит, и такой муж сойдет?

      – Ну это же будет делом твоих рук, так что…

      – Тебе больно будет… – тихонько прошептала она, встречаясь со мной взглядом своих обеспокоенных голубых глаз. Этот взгляд с самого детства заставлял меня идти у нее на поводу. Словно я был рожден для исполнения ее прихотей. Сколько раз я попадал в переделки из-за этих глаз…

      – Если проблема только в этом – приступай.

      – Лёва… – протянула она, играя пальцами на тату-машинке.

      – Ты издеваешься надо мной? – приподнял я бровь. – Ты ведь сама хотела, Тай!

      – Хотела… И хочу! Но боюсь…

      – Хватит бояться и приступай! Иначе позову ту красотку, которой отвалил кучу бабла за аренду этого кабинета, и пусть она делает мне татушку!

      – Еще чего! – тут же вскинулась она, возмущенная при одной мысли о том, что у нее могут забрать то, что она уже по праву считает своей прерогативой.

      – Тогда давай! Я весь твой. Зря, что ли, училась обращаться с этой штукой! – улыбнулся я, пытаясь приободрить ее.

      Рисунок она уже нанесла, и ей нужно было приступить непосредственно к татушке, которую она так хотела и так боялась делать.

      – Ты меня заморозила, так что давай уже, Булочка!

      – Не называй меня так! – тут же шикнула она на меня.

      – Тут никого нет, так что я не нарушил наш уговор!

      – И наедине не называй!

      – Фиг тебе! – прикрыл я глаза, давя лыбу. Тая навсегда останется моей Булочкой, пусть она и не любит это детское прозвище. Правда, на людях она строго-настрого запретила мне его использовать, и я сдался после ее истерики с криками и топаньем, по окончании которой со мной еще два дня не разговаривали.

      – Не больно? – раздалось снизу, где она уже приступила к рисунку.

      – Не-а, ты, главное, рисунок не испорти, а то буду я с перекошенной мордой льва на боку, вместо устрашающего.

      – Вот об этом ты точно можешь не беспокоиться, – самодовольно заявила эта нахалка. Правда, должен был признать, что рисовала она получше всякого художника, и ее лев, над которым я сначала рассмеялся, даже не захотев слышать о тату с ним, впечатлял. Мне вообще показалась смешной и глупой идея набить льва, но Булочка, как всегда, смогла меня уговорить.

      – Это будет круто! – говорила она. – Лев со львом!

      – Я и так не люблю свое имя, а ты предлагаешь мне еще и набить напоминание о нем?! Нет уж! Придумай что-нибудь другое.

      – Если только цветочек, – показала язык паршивка, как всегда вредничая.

      – Цветочек можешь набить себе, – ухмыльнулся я тогда.

      – Теперь, главное, не дергайся, – вернул меня в действительность ее голос, и я с интересом переключился на нее, наблюдая за ее действиями и ожидая боли. Булочка прикусила язык и сосредоточенно водила иглой тату-машинки по моей коже, рисуя льва, а я…

      Черт, я какого-то хрена залип на виде ее рта. Красивой формы губы, покрытые розовым блеском. Длиннющие густые ресницы. А когда она наклонялась, в вырезе футболки виднелась ложбинка груди. Я и не заметил, когда эта часть тела у нее так успела вырасти! Это точно от боли у меня помутнение рассудка. Пялюсь на подругу детства, как будто впервые по-настоящему ее рассмотрел.

      – Может, и тебе что-нибудь всё же набьем? – предложил я.

      – Ты что! Папа меня прикончит, если я сделаю татуировку, – распахнула она глаза и погладила меня по коже вокруг черной линии, которая уже четко виднелась. Черт! Да что со мной такое?! Почему я чувствую чертово возбуждение, которого не должно быть?!

      – Ты всегда слушаешь папочку? – поддел я ее. – Никогда не делаешь ничего тайком? Придумай такое место, где папа не заметит твою татуировку. Ну давай, – подначивал я ее, – ты должна меня поддержать и сделать себе тоже маленькую тату, – пытался я отвлечься как мог от прикосновений ее пальчиков.

      – Ты меня отвлекаешь, Лёва! – шикнула она на меня, ущипнув за бок.

      – Эй, живодерша, – недовольно поморщился я, – и так издеваешься надо мной, так еще и щиплешься.

      – Издеваюсь? Да ты потом спасибо мне скажешь, когда девки будут липнуть к тебе пачками, желая потрогать эту морду и хищные зубы. Будешь наконец гордиться своим именем, которое тебе дал отец, – назидательно сказала она, снова склоняя голову и пыхтя над рисунком.

      Машинка продолжала жужжать, рисунок уже становился четким, и было скучно