Раскаленная броня. Танкисты 1941 года. Максим Кисляков

пачку папирос.

      – Фима, я толстая? Шо ты, Сара! Нет, конечно… – мурлыкающим голосом с явным одесским акцентом говорит Семен. – Просто ты очень заметная!

      Купе взорвалось смехом.

      – Или вот еще один. – Семен кашлянул, на него с предвкушением обратились солдатские взгляды, некоторые потянулись из соседних купе, с интересом заглядывают. Сема продолжает:

      – Дядя Изя, спасибо вам большое за трубу, которую вы мне подарили на день рождения. Такой дорогой подарок! Да ерунда! Чего там дорогого? 60 копеек всего… Но зато папа и мама мне каждый вечер дают рубль, чтобы я не дудел.

      Купе вновь содрогнулось от хохота. Даже застенчивый молчаливый Баир и тот лыбится во весь рот.

      – Сема, Сема, – сквозь смех произнес Игорь. – Тебе б в цирке выступать, как пить дать все бы животы понадорвали б.

      – Так я просился.

      – Ну и?

      – Так не взяли.

      – Чего так-то?

      – Так сказали, шо после первого же представления поляжет весь народ трудовой. Со смеху, конечно же. А это уже таки диверсия и вредительство! А оно мне надо?

      Вновь кто-то прыснул со смеху, его тут же поддержали дружным хохотом.

      – Ох… Семен, – сквозь мучительную улыбку через силу произнес Демин, ладони крепко сжимают портупею. – Ты меня в лазарет так отправишь, кто ж машину-то поведет?..

      – Да погоди, сержант, еще один анекдотец имеется, – с лукавым прищуром произнес Горобец, поучительно подняв указательный палец. – Вот прямо-таки жизненный. Слухайте. Рабиновичи уходят на родительское собрание и говорят своим детям Мойше и Леве: Если учились хорошо – получите курочку, а если плохо – яд. Пап, а если один учился хорошо, а другой…

      Семен не успел договорить. Вагон внезапно дернулся и начал тормозить. Раздался скрип тормозов.

      Кто-то чертыхнулся, проворчал:

      – Ну вот, опять очередной полустанок…

      – И не говори! Опять простоим черт знает сколько! Так и до зимы к фронту не поспеем…

      – Да ладно вам! Может, пропускаем кого?

      – Да кого пропускать-то? Мы же танкисты! Мы фронту сейчас важнее.

      Игорь прильнул к пыльному стеклу, перед ним расстилалась лишь луговая гладь с редкими перелесками, клевер мириадами фиолетовых глаз горит в траве. Жара. Протасов выдохнул, вытер платком вспотевший лоб.

      – Ну чего там видно, товарищ ротный?

      – Да ничего, Ром.

      Даже привычного хождения-суеты обходчиков путевых не видно-не слышно. Лишь до уха доносится, как паровоз спускает пары.

      – Ну точно не поспеем к войне. Это как дядька мой рассказывал, что в финскую воевал. Они вот тоже так ехали и приехали! К «шапочному разбору», когда уже всех финнов перебили!

      – Ну немец не финн. Помнишь, что наш рыжеусый капитан говаривал? Немец мужик серьезный! А он знает! В танке горел и в испанскую, и в финскую воевал.

      – Да куда там… Мне мой сосед рассказывал, ну тот, что в Испании воевал – как только русские подойдут