А зори здесь тихие…. Борис Васильев

уводить надо. А на меня наплевать и растереть, да? Меня можно за стол не посадить, мне можно рюмки не поставить, а можно и в котельной избить без третьих глаз, как гвардеец тот говорит.

      – Избить?

      – Ладно, что было, то прошло: я не из жалостливых.

      – А что же все-таки было?

      – Знакомство, – криво усмехнулся водопроводчик. – Гвардейские сыны из меня непочтение к их папаше выколачивали. Тяжелые у них кулачки…

      – Так что же ты сразу?…

      – Ладно, лейтенант, не пыли. Сказано: не из жалостливых я. Сам не жалуюсь и сам не жалею. Только с одного боку вы все глядите.

      Ковалев подумал, что о самоуправстве Кирилла Николаевича надо непременно рассказать Степешко. Рассказать и обдумать меры. Поэтому спросил рассеянно:

      – А что за вторым боком, с которого не глядим?

      – Я, – сказал Кукушкин.

      И замолчал. И Семен Митрофанович молчал, удивленный этим очень простым ответом. И так молчали они долго.

      – Ты, Кукушкин…

      – Кукушкин!.. – раздраженно передразнил водопроводчик. – Меня Алешкой зовут, а кто про это знает? Даже Верка и та – Кукушкин да Кукушкин.

      Потоптался младший лейтенант.

      – Дай закурить, Куку… – и запнулся.

      Кукушкин рассмеялся невесело, достал пачку.

      – Ты извини, – тихо сказал Семен Митрофанович. – Привычка, знаешь…

      Вон как разговор обернулся. Вроде и не жаловался Кукушкин, и овечью шкуру на свою волчью шерсть не напяливал, а – поди ж ты! – высек искру из самого Семена Митрофановича.

      – Завтра поговорим, Алексей, – сказал младший лейтенант. – Трезвым будь: разговор серьезный намечается. А состоится он ровно в половине одиннадцатого вечера: я к вам перед отъездом зайду.

      – Добро, – сказал Кукушкин, но добра в тоне его не было.

      – И гляди у меня, парень…

      – Трезвым я не бью, – тихо сказал Кукушкин. – Трезвым я прощения прошу. А прощения мне никто не дает, и потому трезвым я бываю редко… Ты забудь все это, лейтенант. Я Верку не трону, слово даю, но и ты все, что наговорил тебе сегодня, тоже забудь. Забудь, очень прошу!..

      Повернулся, не дожидаясь ответа; пошел куда-то из освещенного круга. Не домой – в обратную сторону…

      12

      И Ковалев заторопился. Заторопился потому, что было уже одиннадцать, а он еще обещал сделать сегодня пистолет для Вовки Кукушкина. И музыку тоже пора было кончать, потому что вступало в силу постановление горсовета. Ну, с этим особо не спорили, и Серега быстренько уволок радиолу в дом, а вот отпускать Семена Митрофановича ни за что никто не хотел, и он еле-еле отбился. Обошел всех, со всеми за руку попрощался, поблагодарил от всего сердца. Пошел было, да вскоре его Серега нагнал:

      – Я провожу вас, Семен Митрофанович. Можно?

      – В наряд, значит, назначили тебя? – усмехнулся Ковалев. – В наряд по охране моей персоны?

      – Да ну что вы, Семен Митрофанович… – Парень врал неумело, смущался. – Просто поговорить хотел…

      – Поговорить? Ну, давай поговорим.

      Они уже далеко отошли от домов: