А зори здесь тихие…. Борис Васильев

с работы, пообедали и теперь вылезли из всех подъездов во дворы подышать свежим воздухом. И в этом тоже была особенность пятиэтажек: лезли люди из них во двор при малейшей возможности. Стремились друг к другу, к общению, к разговорам, легко заводили знакомства, и поэтому во всех этих пятиэтажках не было ни тайн, ни секретов. Никто по норам своим не прятался – то ли потому, что жители привыкли к коммунальным квартирам, то ли потому, что, толкаясь по утрам в транспорте, работая на заводах, они уже органически не могли жить изолированно, жить только своими интересами. И Семен Митрофанович тоже не мог жить изолированно, тоже не мог жить только для себя и ради себя. И поэтому чувствовал он себя здесь как дома, и его принимали как своего, без всяких скидок на род занятий.

      – Здорово, Семен Митрофаныч! Ну, как служба идет?

      – Да ведь, считай, прошла уже, Кирилл Николаевич, закругляюсь я. Дела сдаю старшему лейтенанту Степешко… Я вроде знакомил тебя с ним?

      – Знакомил, Семен Митрофаныч, знакомил. Закуришь моих?

      Семен Митрофанович присел на скамейку рядом с суровым мужчиной со шрамом на лице, в белой рубахе, домашних брюках и в тапочках. Они закурили, и к ним со всех сторон потянулись отцы семейств. Рассаживались вокруг, кто где уместился, закуривали, шутили, вспоминали свое, смеялись. И младший лейтенант Ковалев, вдруг размякнув, расстегнул тужурку и снял давивший располневшую шею форменный галстук.

      – …А она в ответ: «Знаю, – говорит, – я вас, командировочных: улетишь-уедешь, а мне это ни к чему…»

      – Хо-хо!.. Ну Петрович дает!

      – Не Петрович – девки дают прикурить!

      – Так ты ни с чем и отчалил?

      – Это тебе, брат, не в городе. Это Заволжье, там девки до сей поры кержаками пуганные.

      – Вот где жену-то искать, Серега! Мотай на ус.

      – А зачем мне пуганая? Мне непуганые больше нравятся.

      – Глупый ты, Серега, парень…

      – Ладно, отцы: вы свое, мы свое. Так, Семен Митрофанович?

      – Смотря в чем свое, Сережа.

      – Да он все больше насчет девок, Митрофаныч!

      – Я всерьез, отцы: мне жениться пора.

      – Гуляешь с кем?

      – Я-то?… Да была тут одна, с фабрики. – Парень смахнул улыбку, прикурил. – Хорошая девчонка, ладная. А потом с Толиком крутанула.

      – С каким таким Толиком?

      – Да с семиэтажек, Митрофаныч.

      – А ты и спасибо сказал? – спросил суровый мужчина. – Увели девку, а он… Дал бы ему пару раз без третьих глаз!

      – А мне это, Кирилл Николаевич, ни к чему. Силой любить не заставишь…

      Вокруг гомонили о чем-то, а Семен Митрофанович вдруг выключился из общего хора, вдруг опять вспомнил воробьиху в служебном газике, синяки на ее лице. И еще Анатолия вспомнил, Толика этого: его трусоватую растерянность, его наглинку и – туфельки в коридоре, которые потом ушли как бы сами собой.

      Нет, не мог Серега про эту самую воробьиху здесь толковать: слишком уж просто все тогда выходило. Хотя по-прежнему неясность оставалась: за что девчонку эту били и кто же такой все-таки этот самый Валера?

      – Ты,