Вечный зов. Анатолий Иванов

выпей, для другой подрасти надо. И помни, что я сказал… Жизнь могу открыть тебе.

      Федор раза два в жизни пробовал самогонку, она ему не понравилась, оба раза в висках у него долго и больно стучало, а потом тошнило. Несмотря на это, он не мог ослушаться Кафтанова, выпил.

      Самогонка оказала на него обычное действие. Таская воду в банный котел, он чувствовал, что его вот-вот вырвет. Но и не рвало и тошнота не проходила.

      – Как они ее жрут только! – пожаловался он отцу.

      – Ты голову помочи али, того лучше, искупайся.

      Федор искупался, и ему действительно стало полегче.

      – Что самогонку не принимает душа, это хорошо, Федюша. А вот что это Кафтанов тебе там молол? Я случаем зашел, вполуха слышал…

      – Так ежели слыхал, чего говорить?

      – О-хо-хо, сынок… Слова как мед, да с чем их едят? В сыновья… Нужон ты ему, как дырка в голове…

      Они присели на берегу озера. Колупая прутиком песок, Федор спросил:

      – А что, батя, ежели и вправду?… С его-то помощью да и вправду можно как-нибудь за жизнь зацепиться?

      Он говорил раздумчиво, не торопясь. Впервые отец уловил в его словах что-то не детское, не ребячье и поразился:

      – Федьша?! Да неужель вырос ты?! Господи…

      Полчаса назад солнце скатилось за лес, небо наливалось прохладными сумерками. Над Федором и Силантием, попискивая, вились комары, в озере изредка играла рыба. То в одном, то в другом конце его слышался плеск, потом долго и медленно по черной водяной глади расплывались круги, таяли у берегов.

      Из дома неслись пьяные крики гостей Кафтанова и глохли в сгущающемся мраке.

      – Вот чего, сынок, скажу тебе, – после долгого молчания произнес Силантий. – Остерегайся ты его слов, как самогонки этой. А то говорят люди: обрадовался крохе, да ковригу потерял.

      – Дак я что? – двинул плечом Федор. – Я тоже соображаю: с чего это он так сразу ласково ко мне? Непонятно. Но опять же слова «заслужишь если»… Это он, может, и со смыслом. А послужить чего мне? Послужу, руки не отвалятся. Там поглядим… Дочка вон у него растет…

      – Чего, чего? – еще более изумился Силантий.

      – А что? – повернул к нему Федор голову, поглядел в отцовские глаза прямо и открыто.

      – Да ты, страмец такой, об чем?

      – Не бывало, что ли, когда богатые невесты за бедняков шли?

      – Экой ты открываешься! – почти со страхом произнес Силантий. – А не шибко ли далеко глядишь? Да и Анютка его ребенок еще, десятый год ей всего.

      – А мне куда торопиться? Я подожду. – И Федор встал.

      И опять показалось Силантию, что рядом стоит не пятнадцатилетний его сын, а какой-то другой, взрослый, рассудительный и незнакомый мужик.

      – Да когда это тебе все… в головушку-то ударило? Когда все сварилось там?

      – Не знаю, батя… – откровенно сознался Федор. – То ли когда он Лушку стегал, а мы потом сидели за столом да говорили. А может, сегодня. Ведь сказал же он зачем-то: в сыновья, заслужишь если, определю. По пьянству такое не говорится.

      – Господи! Господи!.. – только