Волшебный фонарь. Стася Холод

но Джеральд держал за господина одного директора. Мистер Норвуд, узнав о случившемся, послал сынишку привратника за математиком и воспитателем, и тот стремглав рванул к реке, мелькая загорелыми лодыжками, Эдвигу же приказано было немедленно выложить на стол содержимое карманов, коль скоро он попался на таком недостойном занятии. Директора не соблазнили ни красивые речные камушки, ни обломок душки от очков, ни ястребиный коготь, ни отменный ржавый гвоздь. Его внимание привлекли только спички, которые были в школе строго-настрого запрещены из опасений пожара, но их в коробке и не оказалось, зато крылатые пленники, уже не чаявшие получить свободу, с гудением взмыли под потолок.

      – Ты зачем принес мистеру Дорриту майских жуков? – спросил директор грозно.

      – Это я не ему, сэр, – промямлил Эдвиг.

      Пока он откровенничал с мистером Норвудом, ничего не подозревающие удильщики пребывали в том сакральном, отрешенном состоянии, когда кажется, что благополучие всего мира зависит от клева. Легкие ветерок едва заметно колыхал ветви ив, смиренно склонившихся над зеркальной гладью воды, и живописные купы деревьев были окутаны мягким рассеянным светом. Мистер Доррит не сводил глаз с поплавка, он вытянулся в струнку и замер, и лимонница, принявшая его за изваяние, сидела у него на плече и помахивала полупрозрачными крылышками. Вдруг из зарослей цветущего боярышника выскочил сынишка привратника, сухощавый и всклокоченный, как чертенок, и завопил на всю округу, что их срочно зовет мистер Норвуд.

      – Ты что орешь как резаный, рыбу распугаешь! – всполошился математик, а воспитатель понял – пора сматывать удочки.

      Запретный плод сладок, но у него горькое послевкусие. В школе уже знали, что мистер Доррит страшен в гневе, да и мистер Шэгги не был и вполовину так добр и снисходителен, как няня Бэтти, и в ожидании их Эдвиг совсем скис. По щекам его беззвучно текли слезы, крупные, как градины, они капали с подбородка на форменный жилет, оставляя на сукне темные влажные пятнышки. Жужжание майских жуков, с истерикой мечущихся вокруг люстры, изматывало душу. Директор сидел за столом в белоснежной рубашке с накрахмаленным, жестким воротничком и глухом сюртуке, застегнутом до последней пуговицы, и смотреть на него было муторно. Наконец пришли воспитатель и математик, и с ними в мрачный кабинет ворвалось лето, пахнущее луговыми цветами и свежей листвой, и сами они в легких светлых костюмах более напоминали досужих дачников, нежели строгих наставников.

      Мистер Доррит нежно любовался уловом, а мистер Шэгги был сильно сконфужен, но не тем, что его недосмотр и огрехи в работе дали столь неутешительные всходы. Воспитателя куда больше печалило появление сынишки привратника в месте тайном, секретном и известном ему одному в школе.

      – Говори, – сказал директор трагично. – Все сам говори, мальчик.

      Эдвиг хитрил, изворачивался, и тогда ему был задан вопрос в лоб:

      – Зачем