Шелест ветра перемен. Ирина Ярич

на своём распухшем от слёз лице. Шедшая рядом с телегой Благуша, потихоньку всхлипывала. Ждан перенёс свою злость на ни в чём не повинную скотину и стегал, когда кто-то из живности отставал или пытался уйти в сторону.

      Наконец грязный полог туч разорвался и стал медленно съёживаться, проглянул растущий кусок бледной голубизны. Собимысл хлестал Краюху, спешил к лесу. Несмотря на исчезающие тучи, дождик крохотными капельками наполнял воздух. Справа над лугом молочный туман стал розоветь.

      До первых берёзок и ёлок осталось несколько шагов, за которыми проглядывали в лесном полумраке тьма стволов, но Собимысл не направил в их глубь, а повернул направо, и поехал между лесом и лугом, всё дальше от родимого крова.

      Глаза Полосатки сверкнули искорками от солнечных лучей, она широко зевнула и сладко потянулась. Затем важно села, деловито посматривая по сторонам. Лесная обочина заворачивала влево, и Собимысл остановил движение, чтобы, быть может, в последний раз взглянуть на родную деревню. Все обернулись. Далеко в низине жались в кучку игрушечные домики, над некоторыми ввысь змеились тонюсенькие струйки дыма. Над ними на фоне тающих сизоватых клочков раскинулась нежно-пёстрая дуга, вонзившая оба конца в землю. Деревня, словно лежала на зелёной ладошке под цветной полукруглой рамочкой. А на душе у беженцев так тоскливо, хоть волком вой.

      Глядя на родимую сторонку глаза взрослых увлажнились, а Ягодка продолжала спать под рогожкой, возле неё пригрелась Полосатка, которая с любопытством взирала вокруг. Поглядели, поклонились до земли родному дому прощаясь, и со вздохами и охами двинулись дальше.

      Справа золотились луговые колоски среди густой зелени трав, слева за бурыми стволами елей и бело-серыми берёз темнел лес. После того как въехали на взгорок, земля снова пошла под уклон, а вдали опять поднималась под синим лесом. Собимысл правил туда.

      Белолобая стала чаще мычать, пришлось остановиться, чтобы её подоить. Пока возле неё хлопотали Мирослава и Благуша, одна доили, а другая кормила, Ждан бросил свиньям несколько горстей желудей, а козам и овцам сорвал охапку сочной травы, Собимысл покормил лошадь овсом, насыпал проса курам и уткам, ячменя гусям.

      Из липовой кадки от молока шёл пар, Мирослава зачерпывала глиняными мисками и раздавала. Благуша разломила ржаной хлеб на несколько краюх. Ягодку будить не стали, отлили её долю в глиняный горшок, закрыли берестяной крышкой и привязали на телеге, завернули в тряпицу хлеб. Полосатка, учуяв приятные запахи, вытянулась и жалобно замяукала. Угостили и её. Сами ели молча.

      Слева лес тянулся широкой бесконечной полосой, вдали, на горизонте сквозь голубоватое марево он поднимался к небу и растворялся в белёсой облачной пелене.

      И снова они едут, едут вниз, и опять вверх пока не поднялись на следующий пологий холм, тогда Собимысл направил лошадь в просвет между деревьями. Ехать стало трудно, приходилось лавировать между стволами и густыми кустами, объезжать разросшийся подлесок. Скотина путалась, визжала, кряхтела. Но вот поваленные деревья преградили путь. Пришлось поворачивать