Господа офицеры. Борис Васильев

переглянулись. Лео облегченно рассмеялся и крепко хлопнул себя по бедрам.

      – Если это не так существенно, то, может быть, вы отмените свой приказ? – спросил Этьен.

      – Я верю вам, – сказал поручик, вставая. – Кажется, ваш шалаш еще никто не занял. Мне остается только предупредить, что в строю я не признаю дружеских отношений.

      – Это мы поняли, – улыбнулся Этьен.

      – Минуточку, командир! Пока мы не в строю, такую хорошую сделку надо бы спрыснуть. Достань-ка бутылочку, сынок. Ту, заветную, что я припрятал до добрых вестей.

4

      – Я сам солдат, – улыбаясь, говорил Хорватович. – Я глубоко уважаю боевой пыл молодых людей, но я знаю моих сербов лучше, чем знают их русские: не только ночью, но и днем они вяло идут в огонь. Они еще не солдаты, они крестьяне; они умеют стойко защищаться, но не умеют хорошо атаковать.

      – Мы подадим им пример, – сказал Олексин.

      – Русских и так пало слишком много на этой земле, – вздохнул полковник.

      – Но, господин полковник, нельзя же допустить, чтобы турки достроили укрепления, – сказал Брянов. – И вам тоже должно быть понятно, что наш упреждающий удар…

      В палатку вошел Тюрберт, и капитан замолчал. Тюрберт с гвардейской лихостью вскинул руку к фуражке, отрапортовал, что явился по приказанию. Хорватович подозвал его к столу, где была расстелена выполненная от руки схема позиций, коротко ознакомил с предложением о ночной вылазке.

      – Что скажете, подпоручик?

      – Если бы у меня было достаточно снарядов, я бы за три часа разметал эти ложементы. Но снарядов вы мне все равно не дадите, не так ли, полковник?

      – Не более десяти на орудие.

      – Десять на непристрелянное орудие? – Тюрберт улыбнулся. – Я уступаю лавры пехоте, полковник. Тем более когда она столь безудержно рвется к ним.

      – Признаюсь, господа, я в затруднении, – озабоченно сказал Хорватович. – Не окажется ли плата дороже покупки?

      Все же они уломали командира корпуса. Олексину необходимо было не только проверить, но и сплотить роту в деле, Брянов опасался турецкой угрозы, а Тюрберт хотел пристрелять свои орудия по ориентирам. Хорватович понял это и в конце концов разрешил ночную вылазку силами одной роты при скромной поддержке артиллерии. Офицеры согласовали свои действия, условились о сигналах, помощи и связи и вышли от командира корпуса весьма довольные одержанной победой.

      – С ним можно иметь дело, – говорил Брянов. – Командир он стоящий, а что упрям иногда, так не без того, господа, не без того.

      – Глядите, Тюрберт, по своим не пальните, – сказал Гавриил, избегая глядеть в насмешливо улыбающееся лицо.

      – Окститесь, Олексин, зачем мне ваша героическая гибель? Я помню о нашем договоре.

      Весь день Гавриил готовил роту. Несколько раз проинструктировал взводных, заранее разослал в передовые секреты болгар, чтобы они за четверть часа до атаки без шума сняли турецких наблюдателей, лично проверил оружие передового отряда, который вел сам.