Донские рассказы. Судьба человека. Они сражались за Родину. Михаил Шолохов

коромысло, и зеленые ведра, качающиеся в такт шагам. С этой поры искал встречи с ней, к речке ездил нарочно по крайней улице, где был двор Нюркиного отца, и когда видел ее за плетнем или в просвете окна, то радость тепло тлела в груди; натягивал поводья, стараясь замедлить лошадиный шаг.

      На той неделе в пятницу поехал на луг верхом – поглядеть на сено. После дождя дымилось оно и сладко попахивало прелью. Возле Авдеевых копен увидел Нюрку. Шла она, подобрав подол юбки, хворостиной помахивала. Подъехал.

      – Здорово, раскрасавица!

      – Здорово, коль не шутишь. – И улыбнулась.

      Соскочил с коня Васька, поводья бросил.

      – Чего ищешь, Нюра?

      – Телок запропастился… Не видал ли где?

      – Табун давно прошел в станицу, а вашего телка не примечал.

      Достал кисет, свернул козью ножку. Слюнявя газетный клочок, спросил:

      – Когда ты успела, девка, вымахать такой здоровой? Давно ли в пятишки на песке игралась, а теперь – ишь…

      Улыбкой прижмурились Нюркины глаза. Ответила:

      – Что нам делается, Василий Тимофеевич. Вот и ты вроде как недавно без штанов бегал в степь скворцов сымать, а теперь уж в хате небось головой за перекладину цепляешься…

      – Что ж замуж-то не выходишь? – Зажег Васька спичку, чадно дымнул самосадом.

      Нюрка вздохнула шутливо, руками сокрушенно развела:

      – Женихов нету!

      – А я чем же не жених? – хотел улыбнуться Васька, но улыбка вышла кривая и ненужная. Вспомнил, каким выглядел он в зеркале: щеки, густо изрытые давнишней оспой, чуб курчавый, разбойничий, низко упавший на лоб.

      – Рябоват вот ты маленечко, а то бы всем ничего…

      – С лица тебе не воду пить… – багровея, уронил Васька.

      Нюрка улыбнулась чуть приметно, помахивая хворостиной, сказала:

      – И то справедливо!.. Что ж, ежели нравлюсь – сватов засылай.

      Повернулась и пошла к станице, а Васька долго сидел под копною, растирал промеж ладоней приторную листву любистка, думал: «Смеется, стерва, аль нет?»

      От речки, из лесу, потянуло знобким холодком.

      Туман, низко пригибаясь, вился над скошенной травой, лапал пухлыми седыми щупальцами колючие стебли, по-бабьи кутал курившиеся паром копны. За тремя тополями, куда зашло на ночь солнце, небо цвело шиповником, и крутые вздыбленные облака казались увядшими лепестками.

* * *

      У Васьки семья – мать да сестра. Хата на краю станицы крепко и осанисто вросла в землю, подворье небольшое. Лошадь с коровой – вот и все имущество. Бедно жил отец Васьки.

      Вот поэтому-то в воскресенье, покрываясь цветной в разводах шалью, сказала мать Ваське:

      – Я, сыночек, не прочь. Нюрка – девка работящая и собой не глупая, только живем мы бедно, не отдаст ее за тебя отец… Знаешь, какой норов у Осипа?

      Васька, надевая сапоги, промолчал, лишь щеки набухли краской. То ли от натуги (сапог больно тесен), то ли еще от чего.

      Мать кончиком шали вытерла сухие, бледные губы, сказала:

      – Я схожу, Вася, к Осипу, но ить