Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева. Артуро Перес-Реверте

сообщил де Бурмон.

      – Да, знаю. Я слышал, их используют для разведки. А наши четыре эскадрона здесь.

      Фредерик не разделял уверенности Филиппо.

      – Я вижу только два, – заметил он, окинув взглядом берег. – Наш и еще один. А коль скоро один плюс один будет два, получается, что не хватает половины полка.

      Филиппо недовольно поморщился.

      – Меня порядком утомляет ваша немецкая расчетливость, Глюнтц, – сказал он раздраженно. – Вы еще молоды, вам не хватает чутья. Доверьтесь ветерану.

      – Вполне разумно, – заявил де Бурмон, и Фредерик поспешил согласиться.

      – Хотел бы я знать, на чьей стороне преимущество, – проговорил он, глядя вдаль, в ту сторону, где шло сражение.

      – Этого пока никто не знает, – заверил его Филиппо. – Похоже, наши фланги держатся с трудом. Мы потеряли больше артиллерии, и Восьмому легкому давно пора бы приняться за дело. Да и нам пора.

      – Мне это кажется отнюдь не лишним, – заметил де Бурмон.

      Филиппо с беспечным видом постукивал кончиками пальцев по эфесу своей сабли.

      – А мне и подавно. Уж они побегут, словно грешники от чертей, едва мы сунемся за гряду, помяните мои слова! Cazzo di Dio![3]

      Фредерик вытащил из седельной сумки плащ и расстелил его на земле, под оливой. Он снял кольбак, достал флягу и галеты и уселся под деревом.

      Остальные последовали его примеру.

      – У кого-нибудь есть коньяк? – поинтересовался Филиппо. – Впрочем, от глоточка водки я бы тоже не отказался.

      Де Бурмон молча протянул ему фляжку. У гусар было время запастись провизией перед выступлением, но поручик, как видно, давно опустошил собственные запасы. Сделав огромный глоток, он фыркнул от удовольствия:

      – Живительная влага, друзья мои… И мертвых поднимет.

      – Не тех, кого я видел сегодня, – пробормотал Фредерик и сам удивился своей мрачной шутке.

      Товарищи поглядели на него с изумлением.

      – Ты о деревне? – спросил де Бурмон.

      Фредерик поморщился:

      – Да, их было три или четыре. Испанцы в основном. С них сняли сапоги.

      – Если речь об испанцах, ничего не имею против, – заявил Филиппо. – И вообще, зачем покойнику сапоги?

      – Незачем, – мрачно проговорил де Бурмон.

      – Вот именно: незачем. Они послужат живым.

      – Я ни за что не стал бы обчищать труп, – проговорил Фредерик, яростно морща лоб.

      – Отчего же? Мертвым все равно.

      – Это бесчестно.

      – Бесчестно? – оскалился Филиппо. – Это война, приятель. Само собой, таким вещам в военной школе не учат. Но вы быстро их усвоите, уж будьте спокойны… Вообразите, Глюнтц, вы бредете по полю боя, денек выдался жаркий, у вас с утра во рту маковой росинки не было, а в двух шагах валяется труп солдата с полной котомкой. Или врожденная щепетильность не позволит вам устроить маленький банкет?

      – Я лучше умру с голода, – не колеблясь ни минуты, ответил Фредерик.

      Филиппо сокрушенно покачал головой:

      – Вам

3

Здесь: Хрен божий! (ит.)