Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн. Лео Перуц

прекрасно умела вздрагивать, когда с ней заговаривали, и обращать к вопрошающему испуганное, ошеломленное и немного негодующее лицо.

      Станислав Демба сразу смутился.

      – Я помешал вам? Я не хотел вам помешать.

      – Ах нет, – сказала фрейлейн, опустила глаза и сделала вид, будто продолжает читать.

      – Я хотел только спросить, не пьеса ли это Ибсена?

      – Да. Это «Гедда Габлер».

      Станислав Демба кивнул головой и не знал, что еще сказать.

      Пауза. Фрейлейн глядела в книжку, но не читала. Она ждала. Но Демба молчал.

      «Он немного неповоротливый», – подумала фрейлейн. И решила ему помочь.

      – Вы знаете эту вещь? – спросила она и опустила книгу на колени в знак того, что чтение ее не слишком интересует.

      – Да, конечно, знаю, – сказал Демба.

      И замолчал.

      Фрейлейн ничего другого не оставалось, как, перелистав книгу, продолжать чтение. Неужели он такой неловкий? Неужели не знает, как продолжить разговор? Уж не жалеет ли он, что затеял его? Может быть, ему не понравились две оспинки на ее левой щеке? Едва ли. Все находят как раз эти маленькие изъяны очаровательными и своеобразными. Нет. Это только беспомощность. И фрейлейн решила дать ему последний козырь в руки. Она уронила свой зонтик.

      Каждый молодой человек, даже самый глупый и неуклюжий, в таком случае с быстротой молнии подхватывает зонтик и подает его даме с изящным поклоном и несколькими любезными словами. А дама любезно благодарит, и не успеешь оглянуться, как беседа уже завязалась.

      Но на этот раз произошло нечто неслыханное, нечто небывалое в истории всех парков мира: Станислав Демба не поднял зонтика. Не вскочил и не подхватил его. Нет. Он не тронулся с места и предоставил фрейлейн самой нагнуться и взять зонтик.

      Но фрейлейн, странным образом, не была обижена. Ничуть. Станислав Демба импонировал ей именно тем, что был в своем поведении так не похож на других. Он презирал банальные средства, которыми пользуются заурядные люди, чтобы произвести впечатление на женщину. Он не хотел казаться галантным, гнушаясь пустыми жестами дешевого рыцарства. Интерес фрейлейн к Дембе возрос. И, быть может, она бы даже заговорила с ним теперь – фрау Буреш вязала и не смотрела в их сторону, – если бы сам Демба вдруг не заговорил в эту минуту.

      – Будь я вашим отцом, фрейлейн, – сказал он, – я запретил бы вам читать Ибсена.

      – В самом деле? Почему же? Это – неподходящее чтение для молодых девушек?

      – Не только для молодых девушек, но и для взрослых, – заявил Демба. – Он дает вам искаженную картину мира. Это северная Марлитт.

      – Но это вам придется доказать. – Фрейлейн знала эту категорию молодых людей, которым ничего не стоило опрокинуть несколько авторитетов, лишь бы вызвать к себе интерес отважными литературными суждениями.

      – Это было бы вам скучно. Скучно это и мне, – сказал Демба. – Мне пришлось бы вам предварительно объяснить, как мелки и как дешевы его символы,